— Мне бы очень хотелось породниться с русским цезарем, — льстиво продолжала разговор Елизавета, — и я очень расстроена, что моя любимая племянница не пришлась ему по вкусу.

— А есть ли у тебя еще родственница, королева? Может быть, не такая любимая, как Мария Гастингс, но более красивая?

Елизавета рассмеялась.

— Вижу, что русские мужчины не только красивы, они еще и очень остроумны. Если бы вы надолго остались при нашем дворе, то среди дам пользовались бы большим успехом, — смутила боярина королева. — А что касается родственницы, то у меня есть такая, ее зовут Анна Гастингс.

— И в каком родстве она тебе приходится? — строго спрашивал Афанасий Нагой, не вдаваясь в тонкости светского этикета.

Королева обворожительно улыбнулась:

— О, можете не беспокоиться. Она тоже моя племянница. Бедное дитя! Она осталась вдовой! Ее муж погиб в поединке. Уже сейчас ее руки добиваются отпрыски из многих королевских дворов Европы.

— Вот как! А не выйдет ли она замуж прежде, чем придет от государя ответ?

— Вам не стоит об этом беспокоиться. Мы с ней очень близки, и я ее госпожа! — слегка распрямилась королева. — Она непременно попросит моего благословения.

Елизавета Первая вспомнила вчерашний свой разговор с Анной Гастингс. Молодая женщина не растерялась после смерти благоверного и зажила так, как привыкла поживать в девичестве, — родовой замок был полон поклонниками, и кавалеров совсем не смущало то обстоятельство, что с каждым из них герцогиня делила ложе по очереди. Елизавета не журила молодую проказницу, которая во всем, даже в интимной жизни, желала походить на свою королеву. Она с интересом всякий раз выслушивала рассказы племянницы о достоинствах того или иного партнера. И частенько, как это делают добрые кумушки, королева советовала обратить внимание на того или иного молодого рыцаря.

Королеве Елизавете жаль было терять такую собеседницу, но дела Англии были куда важнее — вместе с удачной помолвкой Британская империя получала не только беспошлинную торговлю, но еще и военный союз.

Услышав о желании Елизаветы выдать ее замуж за русского царя, Анна совсем не удивилась. Она слегка наклонила голову и отвечала:

— Как будет угодно Вашему Величеству.

— А не боишься ли ты его? — спросила Елизавета.

— Тигрице ли бояться русского медведя? — расхохоталась графиня. — Если я чего-то и опасаюсь, так это морщин.

Афанасий Нагой кивнул.

— Это хорошо, королева. Московский государь верит, что ты его не подведешь.

— Но насколько мне помнится, цезарь Иван женат? Кажется, у него родился сын? Кто же в таком случае даст ему разрешение на брак?

Боярин помнил строгий наказ государя и четко произнес:

— Наш государь Иван Васильевич сам волен в расторжении брака. Нынешняя жена ему не помеха.

— Это еще раз доказывает, что ваш цезарь мудр и поставил светскую власть куда выше, чем власть церковную.

— Насколько я знаю, у вас то же самое, — вернул любезность боярин Нагой, — вы уже давно не признаете власть папы.

— О да! — воскликнула Елизавета. — Однако у Анны к русскому цезарю есть небольшое условие.

— Какое? — насторожился Афанасий Нагой.

— Всей Европе известно, что русский цезарь очень сильный мужчина и пользуется большим успехом у женщин, так вот, Анна настаивает на том, чтобы он удалил из дворца всех женщин.

— Вот оно как дело оборачивается? Мне бы надобно государю сообщить.

— Но это еще не все. Из дворца должна быть удалены жена русского цезаря вместе с младенцем-наследником.

Проглотил ком Афанасий Нагой и отвечал:

— Я передам государю и это условие.

— Я хотела у вас спросить, граф, а кем вам приходится русская царица? Верно ли то, что будто бы она из рода Нагих?

— Царица — моя дочь, — после некоторой паузы отвечал Афанасий Федорович. — А теперь я хочу откланяться, дел больно много.

— О да, конечно! — не в силах была справиться с изумлением английская королева.

* * *

Узнав из посланий о том, что Анна Гастингс решила спровадить из дворца не только его прелестниц, но и жену, самодержец разразился злобной бранью — назвал Анну Гастингс падшей девицей, а королеву Елизавету сводницей.

— Скоро они мне укажут, чтобы я самолично придушил наследника! Сколько у нас на Руси аглицких купцов? — спрашивал он у Михаила Морозова.

— Повсюду они нынче торгуют, государь: в Пскове, Новгороде Великом, даже до Астрахани добрались. Думаю, до тысячи, а то и более.

— Более тысячи?! Они ничем не лучше остальных гостей. Наложить на аглицких купцов пошлину, а кто не в силах будет отдать ее, отобрать товары в казну.

— Как скажешь, государь.

— И еще вот что. Пускай богомазы фигу напишут, да чтобы позлее вышло! Отправим это художество аглицкой королеве. Наши девки тоже не дурные, хватит мне невесту за морем подыскивать.

Зазвучал Василий Капельник. Подтаял зимний путь, и первый ручей, пробившийся через сугробы, открыл весну. Девки и парни, собравшись гуртом, стали кликать тепло, и долгое эхо далеко разносилось по лесу. Раньше обычного появился жаворонок, однако его не разглядеть, заливистой трелью высверлил высь неба и скрылся в голубом куполе.

Иван Васильевич с утра почувствовал облегчение. Боль улеглась. Помогло лекарство немца, не зря, стало быть, проедает государево жалованье, и на мгновение Иван Васильевич поверил в собственное бессмертие.

— Кто там вещал о моей смерти! Да я всех их переживу! — восклицал Иван Васильевич. — Собрать колдуний, переговорить с ними желаю.

Колдуньи ко двору шли неохотно, не прельстили их даже серебряные полтинники и многие посулы, а потому стрельцы похватали ведуний за волосья и приволокли к Благовещенской лестнице.

Государь встретил колдуний с миром, поспрашивал о житье-бытье, пожаловал каждой по рублю, а потом заговорил о главном, из-за чего призвал:

— Знаю о том, что вам все ведомо. Сам Сатана вам на уши шепчет, кому какой срок отведен на земле. Так вот спросить хочу… Много ли мне еще осталось?

Три десятка колдуний смотрели на государя с тем вниманием, с каким повитуха разглядывает принятое дитя, а потом, перемолвившись между собой малость, вынесли приговор:

— Жить тебе, государь, еще сутки, а вечером, ближе к вечерней молитве, помирать!

— Помирать, — только и усмехнулся государь. — А ну, запереть их всех в сарае, если не помру до завтрашнего дня, казнить наговорщиц полымем.

Весело было государю. Поднялся он по Красному крыльцу, свысока посмотрел на потемневший шершавый снег, а потом прошел в палаты.