Мари, время от времени помогавшая вычерпывать воду, от неожиданности качнулась и едва не повалилась.

Артём с улыбкой посмотрел на Галю и стал рвать зубами узел.

Галя бросила руль и встала.

Лодка поехала вбок, кругом, рискуя перевернуться. Галя села, – а то упала бы первой.

Мотор заглох.

– Отдай, тварь! – заорала Галя.

Мари тонко вскрикнула.

“Где их так учат вскрикивать… красиво…”, – мельком подумал Артём.

– Сама тварь! – крикнул он и бросил кирпич этот к Гале, промеж ног полумертвого Тома.

…У всех нервы полопались.

Галя плакала.

Мотор молчал.

Снова посыпал снег. Носки красивых зимних ботинок Тома были в снегу, побелённые.

В двадцати метрах от лодки стояла прерывистая мга. В её прогалах было видно, что дальше – та же самая мга.

– Ты никто, – всхлипывала Галя, – тут мог быть кто угодно – я выбрала тебя: пустое место. Всё потеряла. Как ты смеешь?

У неё был нож, она взрезала узел на кирпиче, развернула пакет. Золотые монеты посыпались на дно лодки. Галя несколько поймала, пока сыпались, бросила в воду.

“Находил, значит, Эйхманис клады…” – отстранённо подумал Артём.

Золота ему не было жалко.

Мари смотрела на Галю.

Не сдержалась и порывисто встала, потянула руки к золотым, что-то по-птичьи вскрикивая.

– Сядь! – одёрнул её Артём и рванул назад за низ плаща. – Сядь, не мешай! Мы сеем золото. Право имеем.

Галя оттого, что Артёму было всё равно, разрыдалась ещё сильней.

– Украла! – почти рыча, говорила она. – Украла ради тебя у Эйхманиса! Ты!.. Эх, ты!

“Так уж ради меня…” – думал Артём, глядя на Галю.

– Ты самый ничтожный был! – крикнула она, отдышавшись, и снова бросила золотые в воду; они тонули быстро, словно для этого и были созданы. – Самый! Из всех! Хуже тебя только Ксива! Я бы с Бурцевым… Бурцев лез, мразь. А ещё лучше б с Василием Петровичем, с этим палачом богомольным… Достала бы сиську в любую минуту, сказала: “Соси!” – и все бы выстроились в очередь…

Артём продолжал гонять ногами воду, изредка взглядывая, как Галя ищет и находит монету, а потом неловким, женским движением бросает её.

Мари безучастно смотрела в сторону, но при всяком Галином жесте чуть вздрагивала и косилась.

– В тебе притворства не было – одна в тебе была заслуга, – кому-то объясняла Галя. – А теперь я вижу: тебе притворяться нечем.

Галя сгребла из-под лавки, промеж ног Тома, целую горсть монет и кинула через Артёма, через Мари, за их спины.

Артём ловко поймал одну и мягким движеньем вернул Гале в ноги: необходима вторая попытка.

– Сука, какая сука! – выругалась Галя, поводя глазами, как слепая. – Он же знал, что я с тобой буду. Он нарочно тебя вытащил, чтоб меня отвлечь. Чтоб я не дёргалась. А сам с этими блядями… – Артём, поначалу примерив эти слова исключительно к себе, понял, что речь уже не только про него.

– Знаешь, почему он чаек не убивал? – спрашивала Галя, хотя и не у Артёма вовсе. – Потому что он сам на чайку похож. Разве не видел его профиль? Я Троцкого повесила на стену нарочно – он был уверен, что я спала с ним. А я его злила!

“И что, не спала?” – хотел спросить Артём, но не стал.

Никакой любви у него к этой глупой женщине не было.

И у неё к нему.

* * *

Какого-то островка достигли только в следующие сутки.

Невозможно было сразу понять, эта ли твердь попадалась им на пути сюда или другая.

В пути у них кончились запасы пресной воды.

Вроде была ещё фляга – и непонятно куда делась. Может, забыли на том острове, где нашли иностранцев.

Разожгли костёр, повесили сушить вещи – с них капало. Подставили посуду.

Ждали, затаившись, когда хотя бы с половину миски накапает.

…Оказалось – солёная. В море шёл солёный снег и лили солёные дожди.

Галя швырнула от злости железную миску. Она упала на камни, с дребезгом подпрыгнула.

Артём пошёл по острову искать дрова. Вблизи воды всё было голое, каменистое – волны и приливы смывали всё живое. На холмах ещё виднелась жухлая травка. В низинах нашёл несколько неизвестных ему кустов, маленькие деревца.

На обратной дороге встретилась Галя. Судя по всему, она искала его и нашла по стуку топора.

Вела себя как ни в чём не бывало.

– Надо сразу дальше идти, – сказала Галя. – А то умрёт. Как не умер ещё…

Артём пожал плечами: ему было всё равно – плыть так плыть.

– Посмотреть на тебя, так тебе что воля, что тюрьма, что вода, что суша, – сказала с некоторой, впрочем, мягкой издёвкой Галя.

– Суша и воля мне нравятся больше, – просто ответил Артём.

– Есть такое слово: волелюбый, – сказала Галя и, помолчав, добавила: – Не про тебя слово.

Артём молча нёс, прижав к груди, кривые ветки, всё время залезавшие ему в лицо.

– Пойдём не в Соловки, а в Кемь, – безо всякого перерыва продолжила Галя. – Там высадим этих, на материке сами разберутся. А мы попытаемся сесть на поезд и отправиться в любую сторону. Ты как? – и она остановилась.

Артём тоже остановился. С полминуты они смотрели друг на друга.

“А я ведь целовал это лицо…” – подумал Артём. Чувство было такое, что всё происходило в позапрошлой жизни. Но это была неплохая жизнь. Или не самая плохая.

– Конечно, Галя, – сказал Артём, – вместе будем.

И они пошли дальше рука об руку, хоть и не касаясь друг друга.

– Артём, извини, – быстро сказала Галя.

– Не надо, я понимаю…

Том так и лежал в лодке. Мари дожидалась их, чтоб перенести мужа вместе.

– Натрите его водкой, и сразу пойдём, – Галя махнула рукой в сторону Соловков.

Мари всё поняла. Она стала понимать с первого раза.

– “Не по плису… не по бархату хожу…” – пропел Артём, сталкивая лодку в воду.

Из лодки на него смотрела Мари с испуганным видом, словно Артём мог не успеть запрыгнуть и остаться на острове.

Вторую строчку Артём допел, уже забравшись в лодку и залихватски обняв Мари за плечо. Она не противилась.

Галя посмотрела на них и усмехнулась. Кажется, без обиды.

Ветер был попутный.

Через час начало темнеть и явственно обозначился свет маяка.

Первым этот свет увидела Галя и окликнула Артёма, сидевшего к ней лицом: посмотри.

Маяк светил так, точно перед глазным яблоком держали горящий сучок.