законная жена поделом и здорово отчитала бесстыдную девчонку.

7

— Мальчонка-то крепонький какой! А по всему бы хануть ему надо… при такой матери!

— И совсем он не такой! Напротив — заморыш-заморышем, в чем только дух держится!

— Помрет!.. Живой будет!..

Двор спорит. По двору известно, что у студентки ребенок прихворнул, и она мается с ним, бьется и ничего поделать не может.

— Тут бы кого постарше… Откуда ей понимать, как с дитенком обращаться…

— Вот нарожают ребят, а потом и…

Двор затихает и таит в себе свои соображения и неопровержимые догадки, когда молодая мать торопливо проходит из дому в ворота, прижимая к себе закутанного ребенка. Затихает и ждет. Потому что знает: она понесла его к врачу, в консультацию, лечить.

И кто-то позже успевает подглядеть, что женщина с ребенком прошла к себе обратно в комнату, пряча под длинными ресницами заплаканные глаза.

— Значит, плохо маленькому? — спрашивают друг дружку соседки. И уверенно отвечают:

— Конечно!.. Довела ребенка до хворости, а теперь, видно, поздно лечить…

— Ну и что ж?!.. Развяжет, значит, себе руки!..

— Того и надо ей, стало быть!..

А Мария свой путь от врача и обратно совершила как в тумане. В этот день она впервые вынесла ребенка на улицу. И ей казалось, что все встречные оглядываются на нее, смотрят на ребенка и ловят ее глаза. И поэтому-то она заслоняла свои глаза ресницами и горела лихорадочным, нездоровым румянцем.

В этот день она говорила подруге:

— Я понимаю, что это глупо… Кого мне стыдиться? Почему?.. Но я не могла глядеть прохожим в глаза. Не могла… Отчего это, Валя?

— Мещанство! Самое глупое мещанство в тебе, Мурка, сидит!

— Ты не рожала… У тебя не было всего того, что со мной случилось.

— Со многими это случается. Не ты первая!.. Только ты растерялась и скисла. Почему ты не сделала аборт? Нужен тебе этот крикун, который камнем теперь тебе на шее повис?

— Я боялась…

— Пустяки! Сделала бы у профессора, и все обошлось бы гладко. Другие каждый год так устраиваются.

— Я не смерти, не опасности боялась, Валя. Мне страшно стало: как же это я сама своего ребенка убивать буду?

— Какого ребенка?.. Несчастный какой-то зародыш!.. Оставь! Ты теперь сама видишь, как ты глупо поступила… А разве лучше будет, если он умрет после того, как ты мучилась, рожала его?

Мария с испугом взглянула на ребенка.

— Он поправится. У него пустяки! — поспешно сказал она.

Подруга помолчала. Она обвела испытующим взглядом комнатку Марии и вздохнула.

— Тебе выслали из дому деньги?

— Немного… — густо и жарко покраснела Мария.

— Кипят, наверно, у тебя там! Интеллигенты, культурные люди, а про «позор» не забывают!.. Знаю я, знаю!

— Им неприятно, — тихо, словно оправдываясь, пояснила Мария: — Я их не виню…

— Ладно! Пускай!.. О них не будем разговаривать. А вот тот, отец ребенка, он-то почему в стороне?..

— Ты опять?..

— Что «опять»? Да я от тебя с этим не отстану, ты не думай! Это ни на что не похоже! Наблудил, напакостил, а теперь в кусты!.. Почему ты церемонишься? Ты думаешь, что поступаешь правильно, лишая ребенка мало-мальски нормальных условий жизни? Погоди, доведешь ты его еще до голодной смерти своими капризами!

— Валя… Валечка, не надо!

Мария сжимает руки и тоскливо смотрит на подругу.

— Не надо! — повторяет она: — Ты ничего не понимаешь… Вовсе не так это… Вовсе он не отказывается… Я сама не хочу. Сама я отказалась. Он предлагал…

— Ты отказалась? Он предлагал, а ты отказалась?

— Да! — подтверждает еще раз Мария и отворачивается.

8

Ни подруга, ни близкие, никто другой не должны знать, как это было. Никто.

Потому что от всего этого осталось теперь такое жуткое, такое непереносимое ощущение гадливости. Словно рука прикоснулась к чему-то нечистому, омерзительному, бесконечно грязному.

Как всякие встречи, которые потрясают и оставляют в жизни крепкий след, и эта встреча была случайной. Если б Мария предполагала, если бы она на минуту допускала мысль о том, что она увидит на этой улице идущего прямо к ней Николая, она никуда не пошла бы в этот день из дому. Но она пошла, и встреча состоялась.

Ребенок мягкой и теплой тяжестью давил ей на руки. Ребенок тихо спал у нее на руках. Неуверенными шагами шла она по узкому тротуару. Ей все казалось, что она оступится и уронит свою ношу. И она глядела себе под ноги, видела запыленные доски, комки засохшей грязи, следы бесчисленных чужих ног. Она медленно и осторожно продвигалась вперед.

— Маруся!

Знакомый голос остановил ее. Он раздался так неожиданно, он вырвался откуда-то так ненужно и остро, что Мария смятенно остановилась, прижала ребенка крепко к груди и, покачнувшись, едва не упала.

— Маруся, постой!

— Пропустите меня! — ломающимся, неуверенным голосом произнесла Мария: — Зачем вы остановили?.. Пропустите.

Николай, хмуря брови, стоял пред нею и загораживал ее путь. Он смотрел на ее руки, на ребенка, на ее ношу.

— Мне надо переговорить с тобою. Очень хорошо, что мы встретились… Покажи ребенка!

Она отстранилась от него и прижала свою ношу крепче к груди.

— Пустите!.. Нам не о чем разговаривать!

— Вот ловко! — с хмурой усмешкой крикнул он: — Здорово! Не о чем говорить? А ребенок, это что, пустяк?..

— Ребенок мой.

— Не глупи, Мария! Давай спокойно потолкуем… Пойдем сядем где-нибудь. Возьми себя в руки и попробуй послушать меня…

— Ты хочешь, чтоб я закричала, чтоб позвала на помощь?! Не приставай ко мне! Пусти меня… Уходи!

Мария оглянулась кругом. Она увидела по-летнему пустынную улицу; она заметила недалеко длинную скамью у чьих-то наглухо закрытых ворот. Неожиданно для самой себя она вздохнула. Ловя этот вздох, Николай придвинулся к ней еще ближе.

— Десять минут. Только десять минут. Не больше… Вон там сядем. Садись, тебе тяжело держать его. Ну, сядь!

И, не зная, почему, она согласилась. Прошла к скамейке. Опустилась на нее. И почувствовала, что, действительно, было тяжело нести ребенка, что руки ее устали.

— Вот… — нерешительно улыбнулся Николай: — Вот видишь, я не съел тебя… А ты похудела. Бледная какая ты стала. Тебе поправляться нужно. И ребенок, поди, тоже слабенький. Покажи?

Она неподвижно застыла, и тогда он наклонился над ребенком и развернул закутывавшие его пеленки.

— Глаза серенькие… — смущенно сказал Николай: — Смешные серенькие глазки… Неужели, действительно, мой?

— Что? — отстранилась от него вместе с ребенком Мария: — Что такое? — не понимая, но что-то сразу почувствовав, спросила она.

— Я хочу знать: действительно ли этот малыш мой… от меня?

— Ты… — Мария поднялась, подхватив неловко ребенка — Ты… негодяй!..