— Мисс Ребекка Чэттесуорт в разговоре с вами, Паддок, затронула один вопрос — мне незачем долго гадать, мой добрый друг. Генерал ничуть не против того, чтобы посвятить меня в это дело, да и сам я, черт возьми, не вижу смысла секретничать. Пора бы и мне узнать, не правда ли? Большого вреда, полагаю, от этого не будет.

Поначалу Паддок осторожничал, но потом, вспомнив, что ему предоставлена полная свобода оповещать кого угодно, решился открыть всю душу. Для обстоятельной и неспешной беседы он предложил прогуляться до переправы.

— Нет-нет, спасибо, с меня довольно; достаточно, если мы просто тихонечко пройдемся туда-сюда.

Не торопясь, бок о бок братья офицеры направились в сторону моста. По дороге Паддок, сохраняя полную серьезность, с запунцовевшими щеками, устремив взгляд прямо перед собой, сообщил капитану поразительную новость.

Паддок вел рассказ внятно, простыми словами. Клафф слушал его в полном молчании. Когда наконец повествование дошло до кульминационной точки — до известия о том, что он, лейтенант, вскоре женится на мисс Ребекке Чэттесуорт, капитан остановился у мильного камня, молча поставил на него ногу и, побагровев, с кривой ухмылкой принялся дергать застежку гамаши, сопровождая свои действия бессвязными проклятиями в адрес того, кто ее изготовил.

— Мисс Чэттесуорт снизошла даже до признания, что неравнодушна ко мне уже целых два года.

— А по моим сведениям, ненавидела хуже горькой редьки! — злобно расхохотался капитан, стараясь подавить оскорбленные чувства.

Они прошли еще немного в полном молчании, и Клафф, с раскрасневшимся лицом, не сводя глаз с дальней точки в пространстве, вдруг ощерился и выкрикнул:

— Так… Ну и что?

— Я вижу, Клафф, — заметил Паддок, — вы не считаете наш шаг благоразумным. Вы думаете, мы не будем счастливы?

— Благоразумным? — ядовито передразнил Клафф. — А генерал об этом знает?

— Да, и горячо приветствует.

— А что ему остается делать? — усмехнулся Клафф. — Прекрасная выдумка — эк вы хитро всех провели! Да ведь вы ей во внуки годитесь, мой драгоценнейший Паддок! Ха-ха-ха… Нелепость полная — вы же на шестнадцать лет меня моложе!

— Если вы не в состоянии меня поздравить, капитан Клафф, с вашей стороны было бы любезнее промолчать: я никому не позволю в моем присутствии отзываться о мисс Чэттесуорт без должного уважения, и… и я полагал, Клафф, что вы пожелаете мне счастья, пожмете руку и скажете… скажете…

— А, вы об этом! — Клаффу вновь удалось справиться с собой, и он, натянуто улыбаясь, неловко пожал руку Паддока. — Бог свидетель, я желаю вам счастья и всякого благополучия, право, почему бы нет? И разве не я, Паддок, свел вас вместе? Скажите, могу ли я… э-э… разгласить новость?

По мнению Паддока, известие о предстоящем событии должно было исходить из Белмонта.

— Да-да, я тоже так полагаю, — поддакнул Клафф и больше не раскрывал рта до конца прогулки. Друзья расстались на углу главной улицы Чейплизода, и Клафф широкими шагами устремился к дому.

— Вот он, капитан Клафф, — указала на него миссис Мейсон плотному юнцу, стоявшему с кучером у низкой повозки. Посланец, только что прибывший из Лондона, поприветствовал капитана, который, ничего не замечая вокруг, уже шагнул было за порог.

— Просьба оплатить небольшой счет, капитан.

— Какой еще счет? — мрачно буркнул Клафф.

— Обадия прибыл, сэр.

— Обадия? — взревел капитан. — Что это значит?

— Обадия, сэр, так мы его назвали. Пеликана, сэр… Я из торговой конторы «Хайберг и Слай».

Юнец снял накидку из зеленой байки, и глазам капитана предстал Обадия, безмятежно моргающий за прутьями прочной деревянной клетки. Мне трудно вообразить, был ли капитан когда-нибудь в большей ярости. Воззрившись на пеликана, капитан заскрежетал зубами и переломил зажатую в кулаке трость; будь он чуть менее сдержан, Обадия не замедлил бы отправиться к праотцам.

Опомнившись, Клафф резко обернулся и выхватил протянутую бумагу.

— А это еще что такое, сэр? Какого дьявола, сэр? Десять — нет, двенадцать фунтов десять шиллингов за перевозку груза и за уход в пути — и двадцать пять фунтов, ей-ей, сэр, за доставку — черт подери, сэр, это же почти сорок фунтов! — бушевал Клафф.

— Куда мне поместить птицу, сэр? — поинтересовался возчик.

Капитан с рычанием обозначил адрес, приводить который на бумаге мы поостережемся.

— Тысяча проклятий! Чтоб ему ни дна ни покрышки, этому негодяю! Сорок фунтов! — исходил желчью капитан, сыпля чудовищными ругательствами. — Тащите все это отсюда вон! Прочь с глаз моих, сэр, или, клянусь Юпитером, я, сэр, вам все кости переломаю!

Капитан бросился по лестнице наверх и в изнеможении пал в кресло. Он слышал, как за окном дублинский возчик советовал на время поместить птицу в конюшню, пока капитан не одумается; сам же возчик твердо намеревался дождаться окончательного расчета, не отходя от порога дома.

Хотя временами Клаффом и овладевали приступы безудержного раздражения, по-своему он был весьма осторожен и предусмотрителен. Он терпеть не мог вступать в противоречие с законом, особенно в рискованных случаях; поэтому он снова спустился вниз, нервно комкая в руке проклятый счет, и сообщил возчику, что он вовсе не собирается винить его во всем этом надувательстве и без лишних слов заплатит сполна. Клафф еще раз окинул пеликана взглядом, выражавшим глубочайшую, непримиримую ненависть. Кроткая птица щелкнула клювом — желая, вероятно, подкрепиться — с самым благодушным видом, способным в данной ситуации толкнуть на отчаянное безрассудство.

— И кому только по вкусу могут быть эти чертовы уродины! Мерзкий, безмозглый, никчемный истукан! Несет от него, как от хорька, будь он проклят. Но если иные люди заберут чего в голову, ничем эту дурь не вышибешь. Тупая скотина! Честное слово, с удовольствием бы ее пристрелил.

Тем не менее после затяжных препирательств по поводу каждой цифры, кряхтя и чертыхаясь, разгневанный капитан выложил деньги. Хотя в гостиной Клафф поклялся, что охотней съест пеликана живьем, нежели передаст его мисс Ребекке, он все же переменил свое решение и на этот счет: тем же вечером пеликан, с соответствующим сопроводительным письмом, был доставлен в Белмонт.

Убедившись вскоре, что его сердечная тайна известна только ему одному, капитан задумал извлечь из этого обстоятельства определенную для себя выгоду. На вечерней службе, а потом и в клубе он недвусмысленно давал понять, что ведет в Белмонте тонкую дипломатическую игру, о которой ни одна душа на свете даже не подозревает. То-то все изумятся, когда дело откроется. Капитан прилагал такие усилия, чтобы убедить в этом общественное мнение, словно был лордом-канцлером, и пришел в конце концов к выводу, что преуспел. Все жители Чейплизода — а в первую очередь Паддок вместе с тетей Ребеккой — до последнего дыхания свято верили, что брак этот устроил не кто иной, как преданный друг лейтенанта, капитан Клафф.