Картер уставился туда, где только что был корабль.

— Это означает, — сказал он, — что теперь мы будем бороться одни.

— Одни мы боремся лучше, — прорычал Лэтроп и погладил оружие. — Харпер умер, когда я направил это на него. Он не сжался, подобно Бастеру. Оружие по-разному действовало на них. Что-то есть в этом оружии, не случайно эти ребятки так его испугались. Марсиане должны были знать это, но они не знали. Они были слишком уверены в своей правоте. — Он снова погладил оружие. — Именно поэтому Харпер или кто-нибудь еще вроде него хотел получить кувшин. Он и его раса не чувствовали себя в безопасности, пока во Вселенной существовала другая раса, обладавшая знанием о четвертом измерении.

— У Харпера, — сказал Элмер, — было чувство четвертого измерения.

Лэтроп кивнул.

— У марсиан такого чувства не было, они не могли ощущать четвертое измерение. Поэтому, когда они оказывались в нем, они никогда об этом не знали. Но когда Харпер начал проникать туда, ему досталось по первое число. Это убило его.

Картер пожал плечами.

— Стоит ли продолжать.

— Человеческая раса, — напомнил ему Лэтроп, — существует не так давно. Оружие — отправная точка. Благодаря ему мы узнаем основной принцип. Довольно скоро мы сможем вернуть Бастеру его первоначальные размеры. И после этого мы будем способны сделать кое-что еще. Затем мы найдем другой факт, изучим его. В конце концов мы будем знать о четвертом измерении больше, чем марсиане. И у нас будет оружие, которого будут бояться все злые существа.

— Мы сделаем это, — сказал Картер, — если Элмер позволит нам уйти. Он по-прежнему может настаивать, чтобы мы остались здесь и умерли с голоду.

— Вы можете идти, — сказал Элмер.

Все трое уставились на потолок, где Элмер порхал легкой дымкой.

— Вы можете идти, — повторил Элмер, и в его голосе ощущалась легкая настойчивость, как будто он желал, чтобы они ушли, — Вы найдете выключатель силового поля в потайном месте, там, где стоял кувшин.

Они молча ждали, пока Картер нашел его, а затем нажал на кнопку.

— Доброй ночи, — сказал Элмер, и в его мыслях ощущался груз печали, печали, которая, казалось, была следствием тысячелетий жизни.

Они уже направились к двери, но, едва оказались рядом с ней, он позвал их.

— Может быть, вы возьмете с собой Бастера? Позаботьтесь о нем, пока не восстановите его прежние размеры.

— Конечно, — сказал Лэтроп.

— И, джентльмены, есть еще кое-что… — сказал Элмер.

— О чем вы, Элмер?

— Наступят времена, — сказал Элмер, — которые будут вам непонятны. Времена, когда вы почувствуете, что зашли в тупик.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — признал Картер.

— Когда эти времена наступят, — сказал Элмер, — приходите ко мне. Возможно, я смогу помочь.

— Спасибо, Элмер, — сказал Лэтроп и отправился в другую комнату за Бастером.

Ганнибал опять грезил наяву, а Спенсеру Чемберсу очень хотелось, чтоб он прекратил. Председателю Контрольного совета Солнечной системы забот и без того хватает с избытком, посему дополнительно перегружать сознание беспорядочными зрительными образами, которые прогонял через его мозг Ганнибал, представлялось непозволительной роскошью. Однако — и Чемберс это прекрасно понимал — поделать он все равно ничего не мог. Периодическое погружение в грезы — одна из неотъемлемых черт поведения маленького паукообразного создания, а поскольку человек крайне нуждался в нем, приходилось сносить это со всей возможной кротостью.

Не обладай мысленные картины такой четкостью, еще имело бы смысл пытаться их игнорировать. Увы, в силу природы Ганнибала иными они и быть не могли.

В мозгу Чемберса возник знакомый образ: широкая зеленая долина, усеянная красными булыжниками в кляксах серых лишайников, и горные пики по обеим ее сторонам, протянувшие к ярко-голубому небу остроконечные пальцы. Видение посещало его не впервые, и на этот раз, как и всегда, в нем присутствовал неотвязный оттенок ностальгии.

Чемберса, видящего долину в точности такой же, какой ее помнил Ганнибал, посетило малоприятное чувство, будто ему она тоже знакома. Казалось, в следующую секунду он вспомнит ее название и сумеет точно сказать, где она находится. Ему и раньше доводилось испытывать подобное, когда определение места, как и в этот раз, вертелось на кончике языка. Может, это всего лишь эмоциональные галлюцинации, обусловленные частыми воспоминаниями Ганнибала, где к образу той долины примешивался неизменный оттенок светлой печали? В последнем, однако, Чемберс иногда сомневался. Временами он мог поклясться, что ощущение порождено его собственным мозгом, является его личным, отдельным чувством и Ганнибаловы грезы тут ни при чем.

Конечно, загадочная долина некогда могла служить Ганнибалу домом, однако это казалось маловероятным. Существо обнаружили в поясе астероидов. По сей день оно оставалось единственным известным представителем своего вида. А поскольку бурная растительность и голубые небеса на астероидах попросту невозможны, подобное место никак не могло находиться там.

Чемберс многое бы отдал за возможность научиться разговаривать с гостем из космоса. К сожалению, как раз это и не представлялось возможным. Как перевести абстрактные понятия в слова или символы, понятные Ганнибалу? Визуальное общение, передача реальных образов — пожалуйста. Но не отвлеченная идея. Вероятно, сам принцип непосредственного обмена мыслями в человеческом его понимании был Ганнибалу чужд. После многих месяцев общения и сотрудничества с маленьким приятелем Чемберс начинал в этом убеждаться.

В кабинете царил мрак, исключение составляло лишь озерцо света, отбрасываемого на письменный стол единственный лампой. Сквозь высокие окна сияли звезды, и серебристый блеск восходящей луны скользил по верхушкам сосен на ближайшем горном хребте.

Темнота и ночь не имели значения как для Ганнибала, так и для Чемберса. Ибо первый видел и в темноте, а второй не видел вообще. Спенсер Чемберс был слеп.

И все же он видел — глазами или, скорее, чувствами Ганнибала, причем гораздо четче и яснее, нежели когда-то собственными глазами. Поскольку Ганнибал видел не так, как люди, — иначе и лучше.

За исключением тех моментов, когда грезил наяву.

Поток зрительных образов внезапно иссяк, и Чемберс, чье сознание оставалось настроенным на сенсорное восприятие Ганнибала, заглянул сквозь стены кабинета в приемную. Вошедший мужчина, повесив пальто, болтал с секретарем.

Губы Чемберса сжались в прямую жесткую линию. Морщины прорезали его лоб, а аналитический ум в который раз холодно классифицировал и проверил по пунктам сложившуюся ситуацию.

Мозес Аллен, без сомнения, хороший человек, тем не менее в данной конкретной проблеме он продвинулся мало. Наверное, иначе и быть не могло, поскольку на данный момент он столкнулся с тем, на что, казалось, ответа не существует.