Если же двинуться по череде средневековых возрождений дальше, то, читая поэтов VIII–IX «каролингских» веков, мы обнаружим в них стиль, мастерство, язык и образы, свойственные поэзии зрелого Средневековья, то есть XIV–XV веков. Свое название это возрождение получило по имени Карла Великого, который завоевал Рим столь же лихо, как и готы, и провозгласил себя императором. И эта его военная эскапада оценивалась римлянами, по словам историков, как новое завоевание северными варварами!

Но в поэзии каролингского периода, в отличие от случая первого нашествия варваров, появляются гении не любовной лирики, а мастера прославления христианской церкви и наихристианнейших светских владык. Например в поэме Ангельберта «Карл Великий и папа Лев», действие которой относят к 799 году, автор описывает охоту Карла близ Ахена, причем с особым восторгом изображает он великолепные наряды Карла и его спутников – наряды, более уместные при дворцовых церемониях позднего Средневековья, а не на охоте в VIII веке. В поэме много реминисценций не только из Вергилия, но и из Лукана. Так что в этом «хронологическим конгломерате» не только изображается быт XIV века, но и посредством литературных приемов, «забытых» уже тысячу лет как.

Ангельберт. Из поэмы «КАРЛ ВЕЛИКИЙ И ПАПА ЛЕВ»:

Лес расположен вблизи на горе, и приятную зелень

Роща скрывает в себе, и свежие есть в ней лужайки.

Все зеленеет вдоль стен, кольцом окружающих город,

Взад и вперед над рекой все виды пернатых летают,

Часто на берег садясь и клювами пищу копая.

То, к середине реки подлетев, погружаются в воду,

То обращаются вспять и вплавь достигают прибрежья.

Около тех берегов пасется стадо оленей

В длинной ложбине меж гор, на пастбище, полном услады.

Серна туда и сюда несмелым бегает шагом,

Чтоб отдохнуть под листвой, и разные виды животных

Всюду таятся в лесах. Так вот почему среди темных

Рощ этих Карл, наш отец и герой досточтимый, усердно

На мураве предаваться любил прелюбезной забаве,

Псами зверя травить и дрожащей стрелою своею

Племя рогатое бить под мрачною тенью деревьев.

Только что Феб воссиял лучом, преклоненья достойным,

И огнебровым зрачком его свет пробежал по высотам,

Все крутые холмы и верхушки лесов озаряя

Самых высоких, спешат отборные юноши к спальне

Царской, и знатных толпа, собравшись туда отовсюду,

Стала на месте своем, дожидаясь на первом пороге.

Шум поднялся, беготня по всему обширному граду;

Эхом своим с высоты ответствуют медные кровы;

Неописуемый гул голосов возносится к небу.

Ржаньем приветствует конь коня, и кричат пехотинцы;

Перекликаются все, и всякий своих созывает;

Пышно украшенный конь, в тяжелых металлах и злате,

Щедрого рад принять короля на могучую спину,

Буйной трясет головой и готовится к скачке по кручам.

Вот, наконец, из палат, окруженный свитой придворных,

Вышел на воздух король, досточтимейший светоч Европы.

Светит он дивным лицом и ярко сияет обличьем.

Лоб благородный увил драгоценной златой диадемой

Карл, наш король; над толпой возвышаются плечи крутые;

Отроки держат в руках широкие острые копья

И четверною каймой обвитые льняные тенета,

Псов кровожадных ведут, привязанных крепко за шеи,

Алчных к добыче всегда молоссов с бешеной пастью.

Вот уже Карл, наш отец, покидает святые пороги

Храма, и герцоги с ним, и окольные шествуют графы.

Вот растворились врата высокого града пред ними,

Вот затрубили в рога, и клики двор наполняют.

Юноши вперегонки поспешно к берегу мчатся…

Вот королева к толпе долгожданная вышла из пышной

Опочивальни своей, окруженная свитой огромной.

То – Лиутгарда сама, прекрасная Карла супруга.

Дивно сверкает у ней подобная розану шея,

Пышный багрец красотой уступает косам, увитым

Алыми лентами вкруг висков, белизною блестящих.

Мантию шнур золотой скрепляет, берилл самоцветный —

На голове у нее, в лучах золотой диадемы.

Ярок пурпур одежд из промытого дважды виссона;

Много различных камней украшают пресветлую шею.

В свите прелестных девиц в охотничью рать она входит.

Вот, веселясь, госпожа на коня горделивого села

Между высоких вождей в окружении юношей пылких.

В юной красе молодежь стоит у дверей в ожиданье:

Ждут королевских детей. Окруженный пышною свитой,

Нравом своим и лицом с высоким родителем схожий,

Карл выступает вперед, носящий отцовское имя;

На спину злому коню вскочил он привычным движеньем.

Вслед ему Пипин идет, нареченный по имени деда,

Славу отца своего возродивший в делах государства,

Сильный в бою и отважный герой, и храбрый в сраженьях.

Средь приближенных своих полководец щедрый выходит;

Вот высоко на коне, окруженный блестящею свитой,

Светит он дивно лицом и ярко сияет обличьем,

Лоб же красивый его окружен лучезарным металлом.

Сгрудившись вместе, толпа смешалась в широком проходе

Настежь раскрытых ворот.

Придворный синклит протесниться

Хочет вперед, отчего поднимается ропот немалый.

Резко трубят рога, и собаки с несытою пастью

Лаем наполнили воздух, и шум достигает созвездий.

Движется вслед за толпой ослепительных дев вереница.

Ротруд у них впереди перед прочими девами едет

На быстроногом коне, спокойным двигаясь шагом.

Кудри, что снега светлей, аметистовой лентой увиты,

Перемежаются в них каменья, сверкая лучами,

А на главе у нее дорогими камнями усеян

Венчик златой; скреплена изящная мантия пряжкой.

Средь многочисленных дев, стремящихся следом за нею,

Тут же и Берта горит, окруженная девственным сонмом,

Голосом, духом мужским, обычаем, ликом пресветлым,

Нравом, очами и ртом и сердцем с родителем схожа.

Вкруг ее нежной главы – позолоченная диадема,

В кудри, что снега светлей, вплетены золотистые нити,

И дорогие меха украшают млечную шею.

Взоры ласкает наряд, усыпанный всюду камнями,

В пестром порядке они сияют лучами без счета

И на монисте, а плащ хрисолитами сплошь изукрашен.

Гисла следом за ней, сверкая своей белизною,

В девичьем сонме идет, короля золотистая отрасль.

В мальвовом платье своем блистает прекрасная дева.