Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(Жюно после многих усилий достал один ананас, получив его из рук г-жи Бонапарт. Герцогиня д’Абрантес с удовольствием нюхала его всю ночь, держа в руках, доктор разрешил ей съесть его только утром. Когда же утром Жюно предложил ей ломтики очищенного ананаса…)
Я отставила тарелку подальше от себя. «Но… я не знаю, что со мной, я не могу есть ананас». Он поднес мне эту проклятую тарелку прямо к носу, что и вызвало мое резкое утверждение, что я не могу есть ананас. Пришлось не только унести его, но открыть все окна, побрызгать духами в моей спальне, чтобы без остатка уничтожить запах ананаса; появись он на мгновение, это привело бы меня в ужасное состояние. Что самое интересное во всем этом, так это то, что с тех пор я всегда делала над собой усилие, чтобы съесть ананас…
Это все женщины, которым уделяют слишком много внимания или которые очень заняты собой; большинство беременных, болезненно переносящих свое положение, как раз из их числа. Те же, кто легко переносит это испытание, относятся либо к числу «наседок», либо к стойким женщинам, не впадающим в панику из-за физических ощущений и настроенным нормально выдержать всю беременность: г-жа де Сталь переносила свою беременность так же непринужденно, как светскую беседу.
С течением беременности меняются взаимоотношения матери и зародыша. Зародыш прочно устраивается в материнском животе, оба организма адаптируются друг к другу, между ними происходит биологический обмен, позволяющий женщине обрести равновесие. Она уже не ощущает себя во власти рода: она сама владеет плодом своего чрева. В первые месяцы беременности она обычная женщина, ослабленная тем скрытым процессом, который происходит внутри ее; а позже она уже мать, и ее физическое недомогание – это оборотная сторона ее славы. Ее немощность имеет объяснение. Очень многие женщины обретают в беременности восхитительный покой: все их поведение имеет оправдание; им всегда хотелось обратить на себя больше внимания, последить за своим телом; раньше они не осмеливались из-за чувства, диктуемого их социальным положением, потакать своему собственному интересу к своему же телу; теперь они имеют на это право; все, что они делают для себя, они делают также для ребенка. От них не требуют ни работы, ни жертв; им не надо заботиться о том, что не имеет непосредственного отношения к ним; их настоящее озарено мечтами о будущем; их задача – расслабиться и жить: у них отпуск. Смысл их жизни здесь, в животе, это создает удивительное ощущение полноты существования. «Это можно сравнить с тем теплом, которое получаешь зимой от маленькой печки, она жарко горит и греет только вас, всецело зависит от вашей воли. Это, с другой стороны, бодрящий душ, неизменно освежающий вас летом. Вот так», – говорит одна женщина, слова которой приводит Х. Дейч. Осчастливленная, женщина еще и получает удовольствие от своего «интересного» положения, ведь с самой юности она так хотела этого; став супругой, она страдала от своей подчиненности мужчине; теперь она перестала быть сексуальным объектом, служанкой; она воплощает род, она обещает жизнь, вечность; окружающие ее уважают; и даже ее капризы священны: это особенно стимулирует, как мы уже видели, развитие воображаемых «желаний». «Беременность позволяет женщине увидеть целесообразность в тех действиях, которые в другом бы случае казались абсурдными», – говорит Х. Дейч. Чувствуя себя уверенно благодаря тому, что в ее чреве развивается другая жизнь, женщина испытывает наконец-то подлинное наслаждение от ощущения себя.
Колетт в «Вечерней звезде» описала эту фазу своей беременности:
Постепенно, исподволь мною овладевало блаженное ощущение беременной самки. Меня уже не мучили недомогания, я ничего не страшилась. Блаженство, удовлетворение – как назвать это чувство защищенности, научным термином или словом из разговорного языка? Должно быть, оно заполнило меня всю, поскольку я помню его… Не умолчу и о том, о чем никогда не говорят в данном случае, о чувстве гордости, об обыкновенном великодушии, которые я испытывала, вынашивая своего ребенка… Каждый вечер я как будто прощалась с еще одним прекрасным днем моей жизни. Я знала, что стану сожалеть о нем. Но чувства ликования, удовлетворения, блаженства заполняли собой все, и я была во власти животной радости, беспечности, причиной которых был мой увеличивающийся живот и тайные призывы ко мне того создания, которое я носила под сердцем.
Шестой, седьмой месяц… Первая клубника, первые розы. Могу ли я иначе назвать свою беременность, как длительный праздник? Муки при родах забудутся, но не забудется этот необыкновенный длительный праздник: я все помню. Особенно сон, который овладевал мною во внеурочное время, я отдавалась ему, как в детстве, хотелось уснуть на земле, на траве, на разогретой земле. Единственное «желание», здоровое желание.
К концу беременности я была похожа на крысу, пытающуюся унести стянутое ею яйцо. Я стала неловкой, мне порою было трудно улечься… При тяжелом животе, при усталости мой праздник длился. Окруженная заботами и привилегиями, я была на пьедестале…
Эту счастливую беременность, как нам говорит Колетт, один из ее друзей назвал «мужской беременностью». И в самом деле, Колетт относится к тому типу женщин, которые мужественно переносят свое состояние, не уходя в него с головой. Она продолжает писать. «Ребенок дал мне знать, что появится на свет первым, и я отложила ручку».
Есть женщины, которые в этом положении невыносимы, они носятся с собой как с исключительностью. Стоит их поддержать в этом, как они тут же принимают на свой счет все мифы, сложенные мужчинами; ясности ума они противопоставляют ночь, плодом которой может стать Жизнь, светлому разуму – тайны внутреннего мира, безграничной свободе – свой живот во всей его выразительной весомости; будущая мать подобного типа ощущает себя перегнойным слоем, нивой, источником, корнем; когда она погружается в сон, ее посещают сновидения, где среди хаоса происходит брожение миров. Есть среди беременных и такие, что сосредоточиваются не на себе, а на кладе жизни, что развивается внутри их. Именно эту радость передает Сесиль Соваж в поэме «Распускающаяся душа» (L’Ame en bourgeon):
И далее:
А в письме мужу она пишет:
У меня странное ощущение, как будто я участвую в образовании маленькой планеты и леплю ее в виде хрупкого шарика. Я никогда не была так близка к жизни. Я никогда так отчетливо не ощущала себя сестрой земли, с ее растительным миром и движением соков. Мои ноги ступают по этой земле, словно по живому зверю. Я во власти дум о том дне, когда заиграют флейты, зажужжат разбуженные пчелы, распустятся розы, ведь он уже шевелится, бунтует во мне. Если бы ты знал, сколько весенней свежести, юности изливается в мое сердце этой душой, готовящейся распуститься. Подумать только, это детская душа Пьеро где-то там, в ночи моего чрева, трудится над двумя огромными глазами, как у него.