– Да, – я подошла к Арисовой сестре. – Пожалуйста, возьмите вот эту фигурку и загадайте вернуться домой.

– Домой? Нет, я не могу… не могу сейчас. У меня муж… он где-то здесь, в этом мире. Мы… потерялись.

– Тогда загадайте что-нибудь другое, что хотите.

Она взяла из рук Карины фигурку, на мгновение спрятала ее в ладонях, закрыв глаза. На лице ее появилась улыбка – словно она сама смутилась доверчивости, с которой загадывала сейчас самое сокровенное. Потом растерянно протянула лягушку нам.

Вова покачал головой:

– Оставьте себе.

Следующей нам встретилась одинокая старушка – она стояла у калитки, щурясь от солнца. Собранные в пучок волосы были гладко зачесаны, но несколько седых прядей выбились и покачивались от теплого ветра.

– Загадайте желание, – попросила ее Карина.

Старушка улыбнулась.

– А чего мне желать?

– Можете пожелать вернуться домой.

Старая женщина вздохнула и покачала головой.

– Что дома? Дети разъехались, не звонят. Дом-развалюха, чинить некому. Зачем мне туда возвращаться? Здесь вон и врач в соседнем дворе, ноги вылечил, ходить снова могу…

– Тогда что-нибудь другое пожелайте, – вздохнула Карина.

– Вещественное, – добавила я. – Чтобы, когда желание сбудется, мы об этом узнали.

Старушка согласилась, недолго подержала в сухих ладонях металлическую розочку и вернула Карине:

– Не люблю ненастоящие цветы.

Предупредив ее, чтобы о желании своем никому не говорила, только нам, когда оно исполнится, мы пошли дальше.

Миновали перекресток. На север уходила дорога, скрываясь в роще.

Пустошь, – напомнили тени. – Идем, идем!

Взгляд от дороги получилось отвести с трудом.

Идем, идем. Пустошь…

Мужчина, направлявшийся навстречу, выглядел таким сердитым, что Карина не решилась к нему подойти.

– Вообще-то я уже загадывала вернуться, – сказала она вдруг. Шепотом, что слышала лишь я. – Загадала, чтобы мы с Вовиком вернулись домой. К маме.

Что из этого получилось – можно было не спрашивать.

Еще несколько фигурок мы раздали в лагере. Один старичок все-таки загадал желание вернуться. Ему было куда – добротный новый дом, дети и внуки, которые приезжали каждые выходные и на праздники… Он искренне хотел снова оказаться с ними, но так и остался сидеть у палатки, сжимая в руках очередную металлическую собачонку.

– И что теперь? – спросила Карина, когда захваченные из кузницы фигурки были раздарены.

Арис пожал плечами:

– Ждать.

Настасья, выглянув на крыльцо, увидела нас и позвала обедать – всех четверых. Вахтыр со своими ребятами остался в лагере, но за широким столом, кроме хозяина и Алины с Леоном, сидел незнакомый мне дядька – коренастый, чернобородый, с обветренным, загорелым лицом. Серые глаза внимательно смотрели из-под сурово сведенных бровей.

– Вот, Фома Николаич только от Пустоши вернулся, – сообщил нам Андрей.

Вежливо поздоровавшись, я опустилась на свободное место и старалась не встречаться глазами с этим гостем.

Пустошь, – шептала подкравшаяся к бревенчатым стенам чернота, и казалось, что этот голос слышен не только мне.

– Как там? – спросил Леон.

– Пока спокойно, – хмуро ответил Фома.

Пустошь…

Ведь отсюда до Солончака – рукой подать… Я глянула в окно, за которым шелестел сад. Нет, дороги на север видно не было, но мне почудился запах поднятой копытами пыли и сухое дыхание мертвой земли.

Пустошь…

И как я не сообразила раньше, что тени ведут меня в Солончак? С самого начала. В нужную сторону. Дважды речку перешли с моей помощью. Хотя… без них нам, наверняка, не спастись было от иштранцев. К лучшему, значит. Главное – теперь не поддаться.

И – Арису рассказать. Обязательно. Он-то что-нибудь придумает.

Нет. Нельзя. Нельзя…

Только не вспоминать о Максиме. И… не выдать своих мыслей этому человеку, который, наверняка, уже не одного колдуна убил у охраняемой стражами границы.

Пустошь, Пустошь… Идем!..

До вечера Володя работал в кузнице, а старый кузнец Семен ворчал, что, дескать, снова всякую ерунду делает бесполезную, сырье переводит. Когда мы с Арисом заглянули, он как раз заканчивал лилию – красивую, почти как живую, только что не цветную, а серую.

Карина тихонько вошла и тоже любовалась процессом.

– Красиво, да? – в ее голосе слышалось неприкрытое восхищение и гордость.

– Я и раньше этим делом увлекался, всякую мелочь делал, – Володя вытер рукавом влажный лоб и улыбнулся. – Но у меня не получалось вот так быстро…

– А теперича ты колдун, – подал голос присевший в уголке Семен. – Вот и спорится дело… с чародейством-то!

– Наверное, – согласился Вова и снова принялся за работу.

Сгущались сумерки. Мы все ждали, что кто-то из тех, кто загадывал желания утром, придет к нам и скажет, что загаданное сбылось. Но… старичок, который сегодня, держа в руках выкованную Володей собачонку, пожелал вернуться домой, все так же сидел у палатки и смотрел в темнеющее небо.

– Что-то долго у них ничего не сбывается, – пробормотала я, оглядываясь на одинокий силуэт старика.

– Мало ли, что они загадали, – пожал плечами Арис. И глянул в небо: не полюбоваться звездами, а словно высматривал что-то. – Надо бы кое с кем посоветоваться.

При мысли об Огненном возмущенное шипение ударило по ушам. Я вздрогнула и тут же постаралась сделать вид, будто просто замерзла. Арис обнял меня, согревая.

– Ты чего? Тепло ведь…

Я прижималась к нему, мелко дрожа, и видела перед собой не засыпающую улицу, освещенную окнами домов, а пустынную дорогу, а за ней – равнину, на границе которой неподвижными черными фигурами, словно верстовые столбы, замерли стражи этого мира.

Пустошь, Пустошь…

В доме было душно.

Нам с Алиной постелили в хозяйской спальне, вместе с Настасьей. Женщина устала за ежедневными хлопотами, которых с появлением колдунов стало больше, и уснула сразу. Алина еще немного шепотом порасспрашивала меня о сестре Ариса и Володе, и тоже уснула.

А мне не спалось.

Мы с Арисом не сразу пошли в дом, а, спрятавшись в тени старой груши, долго еще не могли отпустить друг друга. И мне все равно было, увидит нас кто или нет, потому что боялась, отчаянно боялась того мгновения, когда Ариса не окажется рядом, и черные тени вновь заговорят со мной. Давно надо было все ему рассказать, но этого я боялась еще больше, сама не зная – почему. И теперь, на узкой лежанке, завернувшись в легкое одеяло, отчаянно пыталась спрятаться от зовущего, настойчивого шепота: