дверью обшитой медью, а ее наклонная крыша почти достигала земли — этот путь явно вел в некое подземное помещение. Она подошла к двери, на которой было написано «РЕЗЕРВУАР», подергала ее и обнаружила, что та заперта.

Приложив ухо к замочной скважине, Констанс прислушалась и различила слабый гул машин и отдаленный звук текущей воды.

Оставив позади себя все эти постройки, она подошла к оконечности острова. Здесь два великолепных пляжа встречались, образуя длинную песчаную косу, которая уходила в бирюзовую воду. Констанс почувствовала усталость от прогулки, и, как это ни странно, необъяснимую вялость.

Ее посетила мысль, что освежающее купание в море поможет ей взбодриться. Тем более, здесь, на этих бескрайних морских просторах она наверняка сможет насладиться недавно приобретенным умением плавать. В этот момент память услужливо подсунула ей образы другого пляжа — а именно песчано-галечного побережья Эксмута, и трагедии, произошедшей там, которая и побудила ее научиться держаться на воде. Но девушка резко тряхнула головой, прогоняя нежеланные образы. Случившегося уже не изменить, прошлое должно остаться в прошлом, сейчас ей необходимо сосредоточиться на настоящем.

Констанс осмотрелась. Рядом никого не было, дом находился на другом конце острова, спрятанный за мангровыми зарослями, и отсюда Констанс видела только его смотровую башню. Лодок в поле зрения тоже не наблюдалось.

Как будто вся вода, раскинувшаяся перед ней вплоть до горизонта, была ее личной ванной.

Почувствовав всплеск независимости и свободы, она сняла туфли, расстегнула платье, выскользнула из него, и полностью обнаженная замерла на несколько мгновений, погрузив в воду только пальцы ног. Еще раз украдкой оглянувшись, она бросилась в воду и отошла довольно далеко от берега, прежде чем глубина стала достаточной, чтобы она смогла полностью окунуться. Она лежала на спине, смотрела в голубое небо и пыталась успокоить свой разум, просто существуя: без мыслей, без воспоминаний, без опасений, без страхов и без криков внутреннего голоса.

В смотровой башне главного дома, прильнув к объективу телескопа, Диоген неотрывно любовался бледной фигурой Констанс, плавающей в зеленовато-голубой воде. Его дыхание ускорилось, и он почувствовал, как в груди неистово бьется сердце. В конце концов, приложив неимоверные усилия, он заставил себя оторваться от раскинувшегося перед ним зрелища.

45

Центр Специальных Операций[789] занимал почти половину этажа Федерал-Плаза. Это был хаотичный лабиринт из стекла и хрома, освещенный прохладным флуоресцентным синим светом и заставленный разномастным оборудованием. Здесь можно было найти рабочие станции, контрольные устройства, экраны спутникового слежения, плоские дисплеи всевозможных размеров, терминалы для управления дронами типа «Предатор»[790] и «Рипер»[791] и многое другое. Многочисленные изолированные комнаты позволяли полевым агентам планировать операции, налаживая спутниковое слежение или просеивая терабайты данных сообщений электронной почты, а федеральным компьютерным специалистам проводить взлом сотовых телефонов или применять алгоритмы дешифрования на конфискованных ноутбуках. Все помещения заполнял тихий фоновый шум: звуковые сигналы электроники, шепот серверов, неразборчивое бормотание и переговоры. Сейчас большая часть настоящей деятельности была сосредоточена на одном единственном задании: обработке огромных объемов данных в попытке обнаружить местонахождение Диогена Пендергаста.

В комнате со стеклянными стенами — в одном из углов центра за закрытой стеклянной дверью — Пендергаст и Говард Лонгстрит сидели за столом для совещаний. Аппарат, генерирующий белый шум, оберегал их разговор от посторонних ушей. Хотя эта комната служила одним из многочисленных вспомогательных офисов Лонгстрита в Федерал-Плаза, она была пустой, за исключением двух ноутбуков и телефона, размещавшихся на столе, а также одного настенного дисплея.

— Твоя поездка в Эксмут оказалась весьма полезной, — заметил Лонгстрит. — Благодаря арендодателю у нас теперь есть описание внешности как Диогена, так и его соучастницы.

— Я не придавал бы большого значения внешности Диогена, — предостерег Пендергаст, — так как считаю, что у него есть, как минимум, еще две личности — два неких долгосрочных «аватара», таких как «Хьюго Мензис» — которые он тщательно поддерживает и которые смогут выдержать любую официальную проверку. А также несколько одноразовых имен, как те, на которые он арендовал коттедж в Эксмуте и нанял чартер, который, как я предполагаю, преследовал мой помощник Проктор. На них не стоит тратить время расследования. Его долгосрочные личности — вот, что нам нужно искать в первую очередь. Я не уверен в том, сколько он еще намеревается их использовать, но после того, как он потерял личность Мензиса, и после того, что произошло в Стромболи, я сомневаюсь, что у него их много осталось. На данный момент поддержание двух, трех или четырех параллельных жизней, может быть для него обузой.

— Ну что ж, — вздохнул Лонгстрит, — хотя бы личность его сообщницы не вызывает вопросов. Ее настоящее имя — Флавия Грейлинг. У нее весьма богатая и тревожная биография. Есть несколько органов правопорядка, которые хотели бы пообщаться с ней лично. Интересно то, что она использовала свое настоящее имя во время пребывания в Эксмуте.

— Кажется, это говорит о некотором презрительном отношении к властям.

— Согласен.

Лонгстрит постучал по клавиатуре, и на экране появилось изображение: молодая женщина со светлыми волосами, холодными голубыми глазами и высокими, четко очерченными скулами. Фотография, очевидно, была снимком из полицейского досье и, судя по шкале роста, измеряемой в метрах, была сделана в какой-то другой стране.

— Вот она, — сказал Лонгстрит, указывая на изображение. — Мы наблюдаем один из немногих случаев, когда кому-то действительно удалось заключить ее под стражу.

Пендергаст бегло прочел в компьютере информацию о ней.

— Она родилась двадцать четыре года назад в Кейптауне, Южная Африка. Когда ей было восемь, оба ее родителя были найдены избитыми до смерти битой для игры в крикет — по крайней мере, так сказано в заключении коронера. Оружие так и не было найдено, а смерти были списаны на проникновение со взломом. Дело так и не было раскрыто. После их смерти она прошла через ряд приемных семей, в которых не задерживалась дольше нескольких месяцев. Отказавшиеся от нее семьи — все, как одна — зачастую ссылались на страх перед физическим насилием с ее стороны. Наконец, она оказалась на попечении государства — ее поместили в детский приют. Социальные работники, опрашивавшие ее, говорили, что она подвергалась сексуальному насилию со стороны отца, когда была еще совсем ребенком. Они описывали ее как неадекватную, агрессивную, расчетливую, замкнутую, склонную к насилию и увлекающуюся боевыми искусствами и оружием (особенно ножами — настоящими или самодельными — которые изымались у нее с завидной регулярностью).

Лонгстрит чуть прокрутил данные на экране и продолжил:

— Итак, это фото сделано почти сразу после того, как ее перевели из приюта в исправительную колонию. Во время