Ла-Манш ответил: «Фюрер учит нас заниматься реальными делами, а не болтовней, так что давайте поговорим о чем-нибудь другом». Предлагалось думать, что немецким главарям действительно надоела «англосаксонская сказочка» и именно поэтому они о втором фронте теперь молчат. Однако это было не так. Осведомленные люди среди работников гитлеровского генштаба да и многие генералы знали, что никакого Атлантического вала на самом деле нет и что эту «крепость на западе» придумал и соорудил в своем воображении Геббельс. С особой тревогой ко всему, что было связано с перспективой второго фронта, относились генералы, находившиеся здесь, в центральной группе войск. Дело в том, что в последнее время сюда стали поступать приказы Гитлера о переброске дивизий на другие фронты. Обсуждать приказы Гитлера никто не решался. Генералы, пожимая плечами, говорили своим подчиненным, будто у фюрера есть точные данные о том, что наступления русских на Центральном фронте в ближайшее время не будет, и он решил перестраховать себя на западе. Затем поступил приказ Гитлера о необходимости подготовить к снятию с фронта целую армию. Вот только когда сработала давно, исподволь начатая дезинформационная игра, которую при помощи захваченных агентурных точек абвера вела советская контрразведка. В хитро и умно расставленные сети этой игры попался Канарис, а за ним и генеральный штаб гитлеровской Германии. Они поверили, что русская армия готовит прорыв там, где его меньше всего можно было ожидать. Генералы центральной группы войск могли делать только одно — в своих донесениях в ставку осторожно намекать, что русское наступление на их фронте вполне возможно…

В это время Щукин начал опасно торопиться.

Работая в группе «Два икс», он о положении дел на Центральном фронте знал очень мало, но чувствовал вокруг себя атмосферу большой тревоги. В группе «Два икс» Мюллер попросту запретил в служебное время разговоры о ходе войны. Мало того, он приказал убрать из всех служебных помещений радиоприемники, объяснив это тем, что у сотрудников группы уходит слишком много времени на слушание одних только сводок командования. Щукин нервничал: ему хотелось как можно скорее и лучше доказать Рудину искренность своего обещания, заслужить прощение Родины, а работа в группе «Два икс» была организована так, что Щукин ничего, кроме того, что он делал сам, фактически не знал. И он не мог понять главного: для чего группа «Два икс» засылает в Москву агентов с документами, рассчитанными на жизнь в Советском Союзе даже в послевоенное время. В том, что он делал, было все больше непонятного. До конца зимы он занимался допросом доставляемых к нему военнопленных и отбирал из них кандидатов в агенты. Но отобранных им людей направляли не в школу, а в специальный отдел группы, находившийся под непосредственным руководством Мюллера, и что затем происходило с агентами, Щукину было неизвестно. Одновременно, вне всякой связи с отбором агентов, ему приказали готовить документы, которые он был обязан сдавать Мюллеру, не зная даже, на чье имя эти документы будут потом выписаны.

В начале весны к нему стали поступать пленные, явно отобранные предварительно и по определенному принципу. Все они, находясь в лагерях для военнопленных или в концлагерях, были активными помощниками палачей и знали, что пути назад у них нет, пощады им от своего народа не будет, и потому готовы были на все. Щукин сначала не мог понять, на что они рассчитывают, соглашаясь вернуться на Родину в качестве агентов, но вскоре это обстоятельство несколько прояснилось. Из Берлина в группу «Два икс» прибыл чемодан чистых бланков советских паспортов. Целая бригада, в которую вошел и Щукин, начала обработку этих бланков. На них ставили даже штамп прописки. Щукин видел, что прописку делали штампами самых разных городов, кроме Москвы. Но, как и прежде, он не знал, на чье имя будет выписан тот или иной паспорт. Стало ясным одно — любого пособника палачей такая радикальная смена шкуры, конечно, устраивала. Итак, от непостоянных документов военного времени группа «Два икс» отказалась, но тем более непонятно было, как сейчас, в период военного положения, когда все советские люди так бдительны, агенты смогут обосновываться, имея паспорта, но не имея никаких военных документов? Над всем этим Щукин ломал голову, пытался придумать, как в этих условиях выполнить свой долг, и нервничал все больше.

В середине дня Щукина вызвали к Мюллеру. Пришедший за ним Биркнер ждал, пока Щукин, совершая обряд секретности, прятал бумаги в сейф, и поэтому Щукин не мог позвонить Рудину. Они условились, что каждый раз, когда Щукина вызывают к начальству, он будет ставить об этом в известность Рудина. На этом настоял Щукин. Он очень боялся разоблачения и того, что Рудин, не зная, что с ним случилось, подумает, что он сбежал, чтобы уклониться от выполнения обязательства. Рудин принял это условие, но стремление Щукина таким способом перестраховаться ему не понравилось. И вообще, чем больше он узнавал Щукина, тем меньше была его уверенность в этом человеке. Дело было не в том, что он не доверял ему. Нет, он видел, что Щукин искренне хочет заслужить снисхождение Родины, но характер у этого человека был совсем не таким, каким он казался Рудину раньше. За угрюмой скрытностью оказался совсем не суровый и волевой характер, а предельная напряженность нервов запутавшегося и долго не видевшего выхода человека. Теперь, когда выход для него наметился, он не только устремился к нему всем своим существом, но уже сейчас хотел обезопасить себя от каких бы то ни было подозрений. Рудин понимал, что в таком состоянии он не может быть боеспособным в той степени, какая требуется от него во время такой сложной и опасной игры.

И действительно, Щукин шел к Мюллеру в тревоге, ожидая внезапной опасности. И думал он сейчас не о том, чтобы крепче собрать воедино свои силы и преодолеть опасность, а только о том, что вот сейчас может сорваться так счастливо найденная возможность вырваться из омута, в который он попал в начале войны.

Но Мюллер встретил его любезно.

— Мне требуется ваша помощь, — сказал он, показывая Щукину на кресло возле своего стола. — Сейчас сюда доставят одну девицу, точнее сказать, бывшую девицу. Она была санитаркой в партизанском отряде, попала в плен, а в лагере сожительствовала с офицером СС. Правда, говорят, у них была любовь. Офицера, ее любовника, оттуда убрали, она осталась одна, и теперь мы хотим