— О чём? — спросил брат Томас.

Ялка посмотрела на него, потом на Фрица. Отвела глаза.

— Дать знать, что мы здесь. Все трое.

— Это так важно?

— Может быть. Не знаю.

Мануэль покачал головой:

— Невозможно. Если б ты подумала об этом раньше! Теперь его охраняют солдаты. Если подкупить стражников, можно попытаться передать ему записку...

— Он не умеет читать.

— Как — не умеет? Умел же!

— Теперь не умеет.

Мануэль изумлённо покачал головой и перекрестился.

— Чудны дела твои, Господи...

— Я м-могу попросить исповедовать его...

— Это будет утром — у нас не останется времени. Да и есть полковой священник...

Тут холод и ветер сделали своё дело: у Октавии вдруг так сильно засвербело в носу, что она не успела осознать, как чихнула. Тонко, по-девчачьи. Только всё равно её услышали.

— Матерь Божья! — вскинулась торговка и прищурилась во тьму. — Кто это там?

Октавия хотела дать дёру, уже развернулась, но тут одна рука схватила её за плащик, другая — за подол, кто-то сказал: «Эге!» — и через секунду отчаянно брыкающуюся девочку втащили в тёплое нутро фургончика.

— Девчонка, — вымолвил Иоганес Шольц, словно другие этого не видели.

— Да это же Октавия! — воскликнул Фриц и соскочил с корзины. — Не трогайте её — она со мной. Октавия, ты что тут делаешь? Как ты сюда попала?

— Я за тобой... я... шла... — пискнула девочка.

Она всё никак не могла отдышаться, из носа у неё текло. Она оглядела собравшихся, крепче обняла куклу и опустила глаза, шмыгая носом и теребя краешек передника.

Ялка протянула руку:

— Да ты совсем промокла. Дай свой плащик — я просушу. Ты одна?

— Я... — Октавия сглотнула. — Я одна.

— На, возьми мой платок.

— Voto a Dios! — устало вымолвил Гонсалес и провёл ладонью по лицу. — Нам только её не хватало. Ты что-нибудь слышала, catita[114]?

— Ничего.

— Не ври!

— Она не проболтается, — поручился за неё Фриц.

— Тайна, которую знают двое, уже не тайна... Ладно. Присмотри за ней до завтра. Завтра мы выправим вам подорожную, и вы, даст бог, уедете с караваном. Через пару дней здесь всё равно всё затопит. — Он стукнул кулаком по колену. — Caray, проклятые гёзы! Но мы так и не решили, что делать.

— Можно я скажу? — вдруг подняла руку Октавия. Все с удивлением посмотрели на неё, но возражать никто не стал. Октавия собралась с духом и продолжила: — Я... наврала. Я всё слышала. Только я не понимаю, зачем что-то делать? Вы же не знаете, куда идти, тогда зачем идти? Тот человек, Лис, — это какая-то страшная тайна, так или не так? Если вам надо завтра быть на казни, идите туда.

Состроилась немая сцена.

— А ведь девчонка права, — сказал Шольц. — Лопни мои глаза — права! Был бы жив герр Золтан, он вам сказал бы тоже самое. Идите завтрева туда, все трое. И будь что будет.

— Их могут узнать.

— Кто? Ты же с нами... Ах да — там же брат Себастьян.

— Хм. Да.

— P-padre Себастьян — это полбеды, — молвил Томас. — Он сильно страдает от болей и не будет смотреть по сторонам. Но есть ещё Родригес, К-киппер... Хосе-Фернандес...

— Я о них позабочусь, — мрачно пообещал Мануэль и многозначительно похлопал по рукояти меча.

Брат Томас нахмурился.

— Не д-делайте этого, сын мой, — с нажимом сказал он. И хотя при такой разнице в возрасте обращение «сын мой» прозвучало нелепо и смешно, никто в повозке даже и не подумал улыбнуться; все сидели серьёзные и задумчивые, как на похоронах епископа.

— Тогда что делать?

— П-подкупить, напоить... Не знаю. Уг-говорить, в конце концов.

— Зачем такие хлопоты? Ну, ладно. Хотя какая разница... Caray, не вижу смысла! Но в любом случае у нас нет денег, а они понадобятся. Хотя бы чтоб вы могли попасть в первый ряд. Вам ведь нужно быть как можно ближе к костру, я так понял?

— Не знаю, — мрачно ответствовал Фриц.

— Деньги... можно найти, — туманно сказала Октавия и многозначительно посмотрела на Фрица, но тот или не понял, или сделал вид, что он не в курсе дела. Он сидел как нахохлившийся воробей, вложив ладони между стиснутых коленей и глядел только вниз. Октавия только сейчас разглядела у него на запястье браслет с подвесками из рун.

Все как-то пропустили её слова мимо ушей и продолжали обсуждать своё, когда в грязи снаружи зачавкали шаги и раздался громкий голос:

— Эй, мамаша, или спишь? Есть кто-нибудь? Вина продайте, что ли...

Все в повозке замерли. Мануэль сжал пальцы на рукояти меча и вопросительно взглянул на Томаса, но тот опять покачал головою: «Сиди», и Мануэль остался недвижим.

— Ась? — Маркитантка высунула голову под дождь. — Кто тут? Ночь-полночь, какое вино?

— А мне по барабану, срочно! — весело ответил тот же голос. — Нацеди кувшинчик — в горле пересохло!

— Ладно, ладно, давай свой кувшин... Какого тебе?

— Всё равно какого, лишь бы забирало... Оп!

Никто не успел и глазом моргнуть, как сидящий на краю гepp Шольц охнул и исчез — вывалился наружу, только ноги в воздухе мелькнули. В следующее мгновение оба полога откинулись и повозка наполнилась людьми. В полутьме засверкали ножи. Всё было проделано так быстро, ловко и неожиданно, что заговорщики не сразу признали в нападавших семерых музыкантов.

— Оба-на! Стоять, не двигаться! — закричал дер Тойфель и поднял повыше лампу, осматривая сидящих. — Октавия! Ты цела?

— Я здесь, дядя Тойфель, здесь! Не режьте их, они не виноваты!

— Ах вот ты где! — с облегчением воскликнул он. — Что же ты делаешь, девочка! Ушла и не сказала — разве можно так? А... Фриц? И ты здесь?

— Люди кукольника, если не ошибаюсь, — сквозь зубы проговорил Гонсалес. Нормально открыть рот ему мешало острие ножа, который Кастор держал у испанца возле под бородка. — Уберите оружие, мы вам не враги.

— Мы — не его люди, — ответил Рейно Моргенштерн, поигрывая между делом шаром на цепи. — Мы сами по себе. Что вы тут затеваете?

— Боюсь, это не ваше дело, господин музыкант... — криво улыбнулся Мануэль. — Но мы не сделали девочке ничего плохого, ваш юный друг Фредерико может это подтвердить. К тому же мы собирались расходиться.

— Складно звонишь... Октавия, он не врёт?

— Нет, нет! Всё так и есть!

— Твоё счастье, испанец. Ну-с... так всё-таки, в чём дело?