Пустошь, Пустошь…

– Тише! – накрыв голову подушкой, я надеялась, что они замолчат.

И очень удивилась, когда это на самом деле произошло.

Тишину нарушал шелест за окном, бухыканье разбуженного пса и посапывание лежащей рядом Алинки.

Кровать скрипнула, когда я поднималась. И предательски взвизгнула половица – стоило подойти к окну.

Душно…

Форточка распахнута, но ветер не залетает в окно. Только запах пыли.

Несколько пожухлых листьев сорвались с ветвей и кружат над пустынной дорогой.

Иди!..

Мгновения на крыльце – прислушиваясь, принюхиваясь. Приглядываясь. Ночь была ясной, и лунный свет выбелил дорогу, над которой, гонимые ветром, трепетали одинокие, раньше срока пожелтевшие листья.

Иди!

И запах полыни. Жухлых листьев и сухой полыни…

Иди!

Конюшня оказалась не заперта. Лошади недовольно фыркали, пока я неумело седлала серую длинногривую кобылку. Цепной пес едва слышно поскуливал из конуры, вглядываясь в сгустившиеся тени…

Отворилась, пропустив, калитка.

Иди!

Повинуясь безмолвному приказу, лошадь неохотно и тяжело тронулась с места, подкидывая круп, словно стремилась сбросить неприятную ношу. Роща расступилась, открыв изогнувшуюся дорогу. Пустую. Тихую.

Деревья, посеребренные луной. Черные тени у земли. И листья, гонимые ветром.

Идем, идем!.. Пустошь…

* * *

Дорога слегка поворачивала то вправо, то влево, огибая невысокие холмы. Забыв обо всем на свете, я напряженно всматривалась вперед и вдруг кубарем полетела на землю. Взбунтовавшаяся лошадка, презрительно фыркнув напоследок, развернулась и поскакала обратно, в Хмельки. Глухой перестук копыт вскоре затих. Отряхнувшись, я поднялась и пошла дальше.

Пустошь, Пустошь… Скорее!..

Тени у обочины поднимались, обретая формы. Неслышно ступая тяжелыми лапами, рядом двигались огромные черные ящерицы, от их длинных, усаженных шипами, хвостов, оставались следы на дороге.

Лес стал редеть, склоны возвышавшихся по обе стороны холмов были покрыты травой и кустарником. А потом дорога снова вильнула, выбралась из ущелья и побежала вниз, в широкую, пологую долину, в центре которой виднелись очертания домов – и сельских хат, и высоток. Среди них ажурными башнями поднимались радио– и телевышки, широкое полотно автомобильной трассы прорезало поселок и обрывалось, теряясь в растрескавшейся, как от засухи, мертвой земле Пустоши.

Идем, скорее!

Стражи стояли на посту – недвижные, словно каменные статуи. А за их спинами поднимались, вздуваясь, огромные черные капли, просачивались из-под земли.

Скорее, скорее!

Серое с потускневшими звездами небо накрывало долину куполом. Приближался рассвет. Ветер едва касался лица, и пахнул не утренней росой, и не полынью, а умирающей травой на границе Пустоши и некогда зеленого цветущего луга. Черные капли струились по разбитой дороге, и я медленно шла вместе с ними, не в силах ускорить шаг, хотя каждый раз болью отзывались в висках полные нетерпения просьбы:

Скорее, скорее… Скорее!

Несколько капель приблизились к границе, слились, поднялись чудовищной громадой, словно собираясь поглотить замершую фигуру того, кто охранял рубеж. Страж взвился нетопырем, хлопнули полы плаща, словно огромные крылья, и молнией сверкнул меч, разрубая чудище напополам. Чернота зашипела зло, угрожающе, и что-то толкнуло меня в спину:

Скорее, скорее, Пустошь!

Новый взмах меча стража резанул по глазам яркой вспышкой. Это уже было, где-то было раньше…

Иванцово.

Максим.

Мы с Горынычем и чужая девушка в облике Алинки…

Я остановилась – растерянная, испуганная.

Бежать?

Ящерицы обходили меня, оборачиваясь, показывая острые треугольные зубы, поблескивая гематитовыми глазками. Черные капли стекались к границе, но после первой неудачи не нападали, а останавливались, выжидая. Нервно бурлили, не приближаясь к стражам, то и дело из бесформенной массы выныривали тупомордые головы ящериц, скалились – и в сторону Пустоши, и на меня:

Скорее, скорее!

– Нет!

Шаг назад, другой. Обернувшись, я бросилась бежать вверх по пологому склону, где пряталась между холмов дорога. Ноги едва слушались, скользили, словно по хлипкой грязи…

Скорее, скорее!

Земля забурлила под ногами. Черные щупальца обхватили лодыжки, я упала на четвереньки и тут же почувствовала вязкую жижу под ладонями.

– Нет! Нет, не хочу!

Договор. Идем. Пустошь.

Черные ручейки расползались от моих пальцев, все новые и новые ящерицы поднимались и, волоча за собой тяжелые хвосты, медленно шли к границе.

– Нет!

С трудом оторвав ладони от земли, я попыталась встать, но увидела над собой оскаленные морды и закрылась руками.

Договор, – напомнили голоса.

Неподъемная тяжесть придавила тело, вжимая в землю с такой силой, что, казалось, вот-вот затрещат кости. На крик не хватило дыхания.

Договор. Скорее.

Ответить им даже мысленно я уже не могла. Только бы все закончилось побыстрей… Во рту солоно было от крови из прокушенной губы. А в клубящейся черноте перед глазами вдруг забрезжило пятнышко тусклого света. Стоило потянуться к нему – и боль отступила.

Идем, идем…

Я поднялась и медленно, шатаясь, побрела по старой, поросшей травой дороге…

Идем, скорее. Пустошь. Домой, домой…

Домой.

Серая, разогретая солнцем пустыня. Без воды, без травы. Неподвижная равнина, над которой ветер гоняет сухую пыль. Огромная, бескрайняя пустошь с редкими островками угольно-черных скал. Необозримый простор, уют знакомого, родного мира. И жизнь, спрятанная под этой с виду необитаемой землей. Черные ручейки сплетаются между собой, разливаются озерцами и изредка, хватаясь гибкими щупальцами, выбираются на скалы, греются в слабых лучах остывающего зеленоватого солнца…

Близко, близко. Пустошь. Скорее…

Сейчас. Еще несколько шагов… Тьма глядит из-под капюшона стража – пугающая, чуждая. Пригибаются под ветром редкие травинки, а там, за границей, Пустошь бурлит ликованием, встречая своих. Их радость, безудержная, долгожданная, становится близка и понятна…

Дома. Еще немного – и мы будем дома. Весь мир, этот чужой мир, станет нашим домом. Только пройти рубеж. Прорвать кольцо. Только…