Джем и Раджал стоят под деревом смеха.

Джем посмотрел на друга. На Раджале, как прежде, синий мундир, но Раджал до странности переменился. Джем вдруг ощутил потерю. Он коснулся рукой груди, где должен был нащупать кристалл Короса, но кристалла на месте не оказалось.

Джем догадался, в чем дело. Он шагнул к Раджалу, распахнул его мундир. На шее Раджала висела цепочка с кристаллом Короса. Джем в тревоге посмотрел в глаза Раджала.

Но Раджал смотрел не на него, а на дерево смеха.

— Джем, — выдохнул он. — Смотри!

Джем обернулся. Сердце его охватила немыслимая радость. Ствол расщепился. Внутри него, в расщелине, лежал тайный зеленый камень, за которым Джем и пришел в Зензан. Джем бросился к дереву и поспешно схватил сверкающее сокровище. В это же самое мгновение древнее дерево вдруг сморщилось и превратилось в прах, прах развеялся по ветру и превратился в то видение, что уже однажды предстало перед Джемом.

— Виана... — Джем опустился на колени, держа перед собой кристалл, как нечто, что он был готов принести в жертву.

— Сестра моего бога, — проговорил Раджал и тоже опустился на колени.

Долго-долго они стояли на коленях, склонив головы и закрыв глаза. А когда они открыли глаза, то увидели, что стоят в храме, перед алтарем с золотым деревом, где началось их приключение.

Дорогая, милая Мейзи!

Как ты ошибаешься во мне! Ты считаешь, что я бесчувственна к твоим страданиям? Ах, боюсь, ты совсем забыла свою старую Коней и адресуешь свои слова только к имени, только к тени! Как же может мое сердце не биться в такт с твоим, когда я думаю о том, как тебе живется в этой безумной дали, посреди варварских орд? Тогда (о, прости меня!) мое сердце наполняется гневом, и я проклинаю твоего супруга, который с корнем вырвал тебя, прекрасный цветок, чтобы посадить его на колониальной пустоши! Прости, прости меня, милая, но если мой супруг был, по твоему мнению, всего лишь светским повесой, я все равно благодарю господа Агониса за то, что он умер на шелковых простынях, держа меня за руку, а не в кровавой потасовке, вдали от дома!

Надеюсь, верю в то, что в то время, когда ты будешь читать это письмо, судьба Зензана уже будет решена. В Агондоне все (ибо, конечно, все мы говорим об этом) уверены в победе и понимают, что Зеленому самозванцу не на что надеяться. Но почему же тогда я с такой тревогой думаю о будущем? Быть может, я просто старею и та темная тень, которую я вижу на тропе перед собой, — этомоя смерть? Но часто я ощущаю нечто иное, и тогда мне кажется, что что-то изменилось в самом времени. Лишь считанные сезоныотделяют нас от тысячною цикла (как далеко до него казалось, когда мы были девочками!) Но неужели нужно видеть угрозу в самом календаре? Ведь я всегда критиковала примитивность нашейверы, ругала тех, кто болтает о конце Эпохи Искупления. А теперь я сама, как те, кого я прежде критиковала, повсюду вижу знамения конца.

Я пишу тебе, поглядывая в окно на волны текущей внизу реки. Сейчас поздний вечер, почти ночь, и река, подсвеченная последними лучами закатного солнца, кажется золотой. Но сезоны бегут быстро. Очень скоро в городе наступит невыносимая жара, а река обмелеет, и станут видны ее отвратительные внутренности. В этом — в черноте под слоем позолоты — я вижу символ нашей империи и ее судьбы.

Однако символы бесчисленны — для тех, кто способен их увидеть. Всего лишь в прошлую луну после продолжительных ливней в Новом Городе затопило многие дома. Был день, когда затопило даже улицу Давалон. Многие говорили, что это ужасно. А я, когда в тот день смотрела в окно на другой берег, поймала себя на том, что думаю вот о чем: ведь Новый Город когда-то был построен на зыбучей трясине. Быть может, настанет время, когда трясина вернется вспять?

Еще есть новости из Варби. В этом году мне хотелось свозить туда Тиши (прости любящую мать, которая не желает оставлять своих попыток!). Но теперь это невозможно, и нам придется поехать к Фредди Чейну. Подумать только, мерзкая чума напала на один из прекраснейших городов империи! Говорят, она пришла с Голлухских гор, но как это случилось и почему — этого я не понимаю.

Но что я пишу тебе? О чем рассказываю тебе? Милая Мейзи, этими рассказами я только сильнее расстраиваю тебя. Это плохое вознаграждение за тот чудный сон, о котором ты мне написала и в котором тебе приснилось, что мы с тобой — снова беззаботные девочки и бегаем посреди нарциссов и маргариток! Простистарушку Коней. Ей одиноко. Она сидит у окнаи смотрит на закат. Ты рисуешь себе ее посреди веселой, праздной светской компании, но последний сезон был для нее печален. Она страдала после всего, что случилось с Фивалем (надеюсь, что никогда больше не увижу этого человека!). Ее старый друг лорд Эмпстер уехал. Ее дочь избрала для себя науки. Боюсь, она станет той, кого называют «синим чулком». Кроме того, прокатилась целая полоса трагических смертей, которые очень огорчили меня. Наверняка ты слышала о бедном лорде Маргрейве? Я пригласила к себе Элсен. Теперь она живет у меня, потому что ей ни в коем случае нельзя оставаться одной. Честно говоря, я и не подозревала, что она так сильно любит своего супруга, пока не пришло известие о его смерти. Очень плох сэр Пеллион. Не снес огорчений. Ведь он потерял сначала внучку, а потом — и внука. Боюсь, он перестанет появляться в свете.

Но будет. Как видишь, я хандрю и другого настроения создать не силах. Собиралась написать побольше и о более приятных вещах. Милая Мейзи, обещаю скоро написать тебе письмо повеселее. Здесь все говорят только о королевской свадьбе, так что ты понимаешь, скоро будут новости.

Честно говоря, меня сильно озадачило то, что ты написала о Владе Флей. По-моему, милая, ошибаешься ты, поскольку она на самом деле жила здесь несколько сезонов подряд.

Это еще одно бремя, которое мне пришлось смиренно нести.

Прощай, моя милая.

Всегда твоя,

любящая

Констанция.

P.S.

Одорогая моя! Только я собралась запечатать письмо, как вбежала Элсен и сообщила ужасную новость. «Куртизанка мертва!» — вскричала она. «Куртизанка?» — переспросила я. «О Констанция, ты понимаешь, о ком я говорю! Куртизанка Влада Флей». Голос Элсен звучал мстительно, победно, ну а я, к ее изумлению, залилась слезами.

Я часто осуждала Владу Флей. А теперь, несмотря на все ее прегрешения, я думаю только о том, что она была одной из нас, и что теперь ее больше нет.

Был вечер. Вечер после битвы. Садилось солнце, высокие окна храма отбрасывали зеленые блики на дерево смеха, которое теперь стало всего лишь оболочкой, пустым панцирем от чего-то, что умерло внутри него.

За стенами храма мир приходил в порядок, а вернее — в нем устанавливался новый порядок. По аджльским полям бегали санитары с носилками. Другие солдаты грузили на телеги трупы. Вскоре на опушке леса возникнут целые горы трупов, и тогда покажется, что город станет памятником, окольцованным огромной могилой.