— Сам идиот! Кретин!

В трубке наступило молчание. Оба тяжело дышали.

— Ладно, — миролюбиво сказал Ларри. — Покричали — и будет. Говори, что делать.

— Значит, так. — Платон тоже сбавил тон. — Прости, пожалуйста. Я тут весь на нервах. Не знаю даже… В общем, слушай. Срочно рассылай всем нашим акционерам письма. Надо бы, конечно, по-другому, но сейчас уже не успеем. У тебя сколько процентов в «Инфокаре»?

— Два.

— Так. И у меня шесть. Два да шесть… Класс! Сделай письмо только от меня. Мария изобразит подпись. Письмо такое будет — я хочу продать все свои акции, все шесть процентов. И предлагаю акционерам купить. Цену такую поставь…

— Шестьдесят миллионов?

— Да ты что! Они сразу сообразят! Поставь так: один процент — сто тысяч. Всего шестьсот тысяч. Этого должно хватить. Ну как?

— Здорово, — искренне сказал Ларри. — Здорово. Знаешь что?

— Что?

— Давай по сто пятьдесят поставим. Всего будет девятьсот штук. Мне шестерки в итоговой сумме не нравятся. Могут связать с нашим долгом.

— Все! Договорились! По сто пятьдесят. Ладно. Теперь расскажи. Что там у нас?

А у нас в квартире газ. Как Платон и предсказывал, началась кампания в прессе.

Она стартовала в заводской многотиражке с письма, как водится, рабочего малярного цеха, потом была подхвачена местной прессой, дружно, как лесной пожар, прошла по области и перекинулась в центральную печать. «Инфокар»! Приют бандитов и мошенников! Фотографии роскошных иномарок и интерьеров клуба.

Фотографии Платона. Анфас и в профиль. С подсветкой снизу, отчего его лицо приобретало зловеще-потусторонний вид. Австрийский полицейский с автоматом наперевес на фоне разбитой машины Терьяна. Разнесенная очередями стеклянная дверь «Балчуга» и скорчившаяся фигура Пети Кирсанова. Снимок танка, расстрелявшего полковника Беленького. Сгоревший дом на Оке. Обведенный мелом абрис на асфальте во дворе дома на Кутузовском. Лицо Марка Цейтлина, белое, вытянувшееся, с черной дыркой точно в центре залитого кровью лба.

Астрономические цифры долгов перед Заводом. Интервью с директором — осторожное, дипломатичное — да, есть долги, да, страна катится в пропасть, только реальная экономика, только производство, мы не дадим загубить гигант отечественной индустрии, мы предъявим векселя день в день. Да, это мы, в том числе, создавали «Инфокар». Да, мы возлагали на него определенные надежды. Но не мы для него, а он для нас. И мы будем непреклонны. Как с СНК? Мы понимаем всю трудность положения. Сейчас, когда «Инфокар» явно не в состоянии исполнять свои обязательства, мы примем всю ответственность за СНК на себя. Деньги вкладчиков будут в полной безопасности.

— Ну вот, — сказал Платон. — Вот он и проговорился. Ответственность на себя возьмет. Ларри…

— Да?

— Я тебя прошу… Не надо… Ладно? Они свою шкуру спасают. Это ведь мы знаем, что выкрутимся. А они — нет… Ладно? Слушай…

— Что?

— Благодетель был?

— Нет еще. Рано. Я так думаю — вот-вот должен быть.

— Скажешь — кто?

— Скажу, — ответил Ларри после долгой паузы. — Потом скажу. Знаешь что?

— Что?

— Я думаю — ты его не знаешь.

— Да?

— Угу.

— Ну ладно. Обнимаю тебя.

Федор Федорович и так был нечастым гостем на Метростроевской, а после закрытия центрального офиса вообще перестал там появляться. Тем неожиданнее было для Ленки, когда, выскочив из бывшего сысоевского кабинета, она увидела Федора Федоровича — он незаметно сидел в кресле под запылившейся пальмой. За последние недели Эф-Эф сильно похудел, даже как-то сдал, и на обычно гладком, даже зимой загорелом лице его отчетливо выступили глубокие морщины.

Федор Федорович сидел, повесив голову, и смотрел в пол. Ленка оглянулась на захлопнувшуюся дверь, подошла и осторожно положила руку ему на плечо.

— Что-то случилось?

Эф-Эф поднял глаза, посмотрел на Ленку и потерся щекой о ее руку. Щека была холодной и небритой. Потом снова молча уставился в пол.

Ленка присела перед ним на корточки.

— Ты… вы себя плохо чувствуете? Принести что-нибудь?

— Нет, — через силу сказал Федор Федорович. — Я Ларри жду. Просто чуть раньше пришел.

— Но все-таки? Что случилось?

Федор Федорович тоже покосился на дверь.

— Говорю же — ничего. Не дергайся. И встань, а то Мария выглянет — неловко будет. Мы же договаривались — не афишировать.

— Ты мне можешь сказать?

— Я и говорю — ничего не случилось. Просто я собрался уходить. Вот решил поговорить с Ларри. Сама понимаешь — это непросто. Все же столько лет…

— И когда же ты это решил?

Федор Федорович пожал плечами.

— Неделю назад… дней десять.

— После того, как слетал к Платону? Я тогда сразу заметила неладное. У вас что-то не сложилось?

— У нас сложилось, — пробормотал Федор Федорович, вставая и отходя от пальмы. — Встань, пожалуйста, прошу тебя. Это у вас здесь не очень сложилось.

— Можешь объяснить, что произошло?

Федор Федорович смотрел куда-то мимо Ленки. Она обернулась и увидела, что за ее спиной стоит Ларри, неслышно возникший в дверном проеме.

— Здорово, Федор Федорович, — радушно произнес Ларри. — Я не опоздал? Лена, ты нам чайку сделай.

Он окинул ее цепким взглядом чуть сузившихся желтых глаз, как бы спрашивая: а что это ты делаешь не на своем рабочем месте и что вы вдвоем можете обсуждать? Ленка поняла — Ларри слышал ее последнюю фразу и отметил, что с Федором Федоровичем она на «ты». Хотя для него это вряд ли было тайной.

В кабинете Ларри сразу же начал шуршать бумагами, перекладывать авторучки и портсигары, что-то бурча себе под нос. Федор Федорович воспользовался затянувшейся паузой, подошел к стене и стал рассматривать набор холодного оружия, который недавно подарили Ларри. Коллекция размещалась на двух огромных полукруглых держалках. Там были шпаги, сабли, эспадроны. Кинжалы и ятаганы. Секиры, палицы и боевые топоры. Один из топоров привлек внимание Федора Федоровича, и он аккуратно извлек его. У топора была длинная черная костяная ручка, украшенная полустершейся резьбой. Узкое вытянутое топорище переходило в стальной штырь с квадратным сечением.

— Это персидский, — сообщил Ларри. — Хорошая штука. Можно рубить. А можно просто долбать по голове. Вот эта хрень с той стороны череп насквозь прошибает. Давайте покажу.

Он взял у Федора Федоровича топор и без видимых усилий опустил его на край черного полированного стола. Стальной штырь исчез под поверхностью. По столу зазмеилась длинная трещина.