Отцы снова кивают.

— Ответственным за бюджет, как мы помним, был назначен Хенри.

На этот раз отцы не кивают.

— Я предлагаю сразу предоставить слово Хенри. Попросим его описать нам ситуацию в целом, а потом смогут выступить и остальные. У кого появятся идеи — поднимайте руку. Хенри, пожалуйста.

Я быстро осматриваюсь вокруг. Не знаю, есть ли среди других отцов подозреваемые в убийстве в парке приключений. Или, может быть, у них тоже проблемы с полицейскими из разных подразделений или они, как и я, на грани банкротства? Думаю, вряд ли. В группе по подготовке школьной поездки в Париж сейчас тише, чем когда-либо. Все молчат, и даже блямканье входящих сообщений на телефоны прекратилось.

Начинаю выступление. Говорю, что ситуация никак не поменялась. Напоминаю о серьезном, если посмотреть правде в глаза, несоответствии между заявленными целями и фактическим состоянием бюджета. Еще раз рассказываю о проведенных мной подсчетах стоимости проекта и о том, сколько школьных ярмарок нам надо провести, если это будет единственным источником сбора средств на поездку. Затем кратко описываю проблемы со сроками и, завершая выступление, выражаю надежду, что при планировании путешествия мы будем опираться на реальные факты.

Собравшиеся отцы смотрят на меня секунду, другую… Потом начинают поднимать руки.

Наконец я не вижу никого без поднятой руки.

Полтора часа проходит в непрерывно сменяющих друг друга выступлениях, и я уже не знаю, а вернее сказать — не понимаю, хоть и внимательно слежу за развернувшимися дебатами, — как отцы, после бесчисленных предложений, все более фантастических, и их оживленного обсуждения, в конце концов придут к соглашению о времени проведения следующей ярмарки каких-нибудь сдобных булочек и того, что каждый будет выпекать…

или сбивать…

взбалтывать...

выжимать…

собирать...

Единство подходов проявляется только в том, что ассортимент продаваемых продуктов должен быть расширен. Да, разумеется, торты. Но еще и плюшки, смеси из мюсли, смузи, домашние сыры, а также разнообразные соки и пирожки. Даже мед с собственной дачи. Фантазия отцов кажется неисчерпаемой. Видимо это, по мнению отцов, и есть решение тех проблем, которые я описал, и реалистичный подход, на который я надеялся, — расширение номенклатуры и количества продаваемой продукции и их реклама в социальных сетях. Когда в обсуждении наконец наступает пауза, я поднимаю руку, и Танели, который ведет собрание и устанавливает очередность докладчиков, а после этого хвалит каждое выступление, разрешает мне высказаться еще раз — сразу после него.

— Прежде, чем предоставить слово Хенри, — говорит Танели, — хочу еще раз всех поблагодарить. Я знал, что мы все решим. Всем спасибо, ребята. Но, прежде чем закрыть собрание, давайте дадим Хенри выступить с завершающей репликой.

Отцы смотрят на меня, и мне почему-то кажется, что сейчас взгляды у них очень суровые. Я прямо говорю то, что думаю: их предложения не имеют ни малейшего смысла. На школьных ярмарках не бывает посторонних людей, поэтому основные покупатели на них — мы сами. И что, если Ханну продаст мед со своей дачи Теппо, а Теппо продаст выжатый им черничный сок Ханну, мы на практике ничего не выиграем, а лишь потратим силы, время и продукты. Поэтому самый простой и экономичный способ — просто оплатить поездку и встретиться прямо в аэропорту, не тратя более ни минуты на организацию школьных ярмарок или собраний, даже на группу в Вотсапе, которая только усложняет и замедляет согласование любого вопроса. Когда я заканчиваю свою речь, отцы на меня уже не смотрят. Все их внимание приковано к Танели. Тот решительно кивает, бросает на меня косой взгляд, а потом поворачивается к собравшимся.

— Имеет смысл проголосовать, — говорит он.

— По какому вопросу? — спрашиваю я.

— Проголосуем, что будем делать, — отвечает Танели, и у меня возникают сомнения, расслышал ли он мой вопрос.

— Так какие варианты? — удивляюсь я совершенно искренне.

— Кто за то, чтобы организовывать ярмарки? — спрашивает Танели

Отцы поднимают руки — кто правую, кто левую. Все до единого. Даже мои приятели Сами и Туукка, которые по-прежнему стоят в другом конце комнаты. С особенным удивлением я смотрю на поднятую руку Туукки. Он не кажется мне человеком, привыкшим идти на поводу у толпы и любителем выпекать булочки. Хотя я не думал конкретно о нем, когда предлагал действовать, не закрывая глаза на факты, сейчас ловлю себя на мысли, что, по крайней мере, Туукка представлялся мне человеком весьма практичным. Но нет. Он смотрит в пол перед собой и тянет вверх руку. В его демонстративном жесте чувствуется вызов, хотя одновременно и некоторая подавленность. Словно проигравший благодарит партнера за игру после горького поражения.

— Просто лес рук! — говорит Танели таким тоном, словно только что увидел что-то невероятное. — Ну что же, остается согласиться с принятым решением и двигаться вперед. И не забывайте скидывать фоточки в нашу группу в Вотсапе, это мотивирует и повышает настроение. Да, и еще. Надеюсь, ни у кого не будет проблем со сном из-за моего кофе. Я сам его мелю и смешиваю разные сорта, получается чертовски крепкий.

Отцы встают и благодарят друг друга и Танели как за участие в собрании, так и за принятое решение. Я пытаюсь поймать взгляд Танели, потом машу ему рукой. Мне хочется спросить, не кажется ли ему, что при голосовании кое-что упустили. Да и вообще, между какими вариантами выбирали участники собрания и что было альтернативой школьным ярмаркам? Наконец Танели замечает меня.

— О! А вот и Хенри руку поднял! Значит, единогласно! — радостно восклицает он.

— Я хотел…

— Разумеется! — кричит Танели. — Да здравствует Париж!

За время нашего заседания на улице подморозило. От перекрестка к перекрестку компания отцов редеет.

С неба не спеша падают крупные, медленные снежинки. Мы с Тууккой, ноздря в ноздрю, наконец забираемся на самую высокую точку улицы Кархутие. Парк остается слева. Мы идем к следующему перекрестку, где Туукка свернет направо, а я налево. Свежевыпавший снег скрипит под ногами при каждом шаге. Этим зимним вечером Херттониеми выглядит пустынным, и каждый звук кажется громче и отдается эхом от стены церкви на другой стороне улицы. Я бросаю взгляд на Туукку. Вязаная шапочка натянута на голову по самые глаза, взгляд, как обычно, напряжен и устремлен куда-то прямо перед ним. Кажется, он не расположен к разговору; не припомню, чтобы я когда-нибудь видел его в таком настроении. Тем не менее меня кое-что беспокоит, а перекресток все ближе.

— Можно задать тебе вопрос? — говорю я. — Это