К счастью, у авторов есть безотказный способ решения подобных вопросов. Достаточно показать выгодность чего‑либо для элиты, и дело в шляпе: конечно же элита тут же сделает то, что ей выгодно. Распространение безличных (универсальных) прав собственности на простых граждан оказывается тоже выгодным делом:

«Переход, таким образом, осуществляется в два этапа. Во–первых, естественное государство должно развить такое институциональное устройство, которое позволит элитам создать возможность безличных отношений внутри них самих. Во–вторых, действительный переход начинается, когда господствующая коалиция приходит к выводу, что в интересах элиты расширить безличный обмен внутри элиты и институционализировать элитарный открытый доступ к организациям, эффективно обеспечивая открытый доступ для элит…» (Норт, 2011, с. 75-76].

Но в чем же заключается выгодность распространения безличного права за пределы элиты? Авторы снова обращаются к историческому примеру:

«В Семилетней войне (1754-1763), также известной как Война с французами! и индейцами, британцы победили французов в Канаде, потому что британский флот помешал французскому флоту осуществлять снабжение своих сил в Канаде… Проблема блокады Франции… заключалась в том, что в 1700 г. ни один флот мира не мог больше месяца держать большие флотилии кораблей в море. Низкое качество провизии приводило к тому, что матросы и офицеры на кораблях быстро слабели и заболевали. Тем не менее в 1758 г. флотилия адмирала Хоука оставалась в море непрерывно в течение шести месяцев. Хоук оставался у берегов Франции до тех пор, пока французская флотилия не вышла из Бреста 16 ноября. Хоук вступил в сражение с французами и заставил их укрыться в заливе у полуострова Киберон, где французы остались под британской блокадой до окончания войны» [Норт, 2011, с. 312-313].

Победу англичанам обеспечило качественно лучшее, чем в 1700 году, снабжение своего военно–морского флота. Что же изменилось в его организации за полвека? Изменился порядок финансирования государственных закупок. В XVII веке он носил глубоко личный характер:

«…Гауден [генеральный инспектор по закупкам середины XV/1 века. — Прим. авт.] лично договаривался о [товарных] кредитах с поставщиками, у которых он покупал товары. Затем Гауден ожидал возмещения от правительства. До тех пор пока долги перед поставщиками были лично связаны с физическими лицами в военно–морском флоте вроде Гаудена, конкуренция среди поставщиков была невозможна. Кто из поставщиков получит оплату первым? От ответа на этот вопрос зависело, кто из поставщиков выживет. Потенциальные поставщики понимали, что личные кредитные соглашения приведут к тому, что один из поставщиков [личный друг Гаудена. — Прим. авт.] будет обладать явным преимуществом перед другими. В результате потенциальные поставщики так и оставались потенциальными, а не реальными поставщиками» [Норт, 2011, с. 315].

Оказывается, личные отношения представляют проблему [718] не только для поставщиков (не знаком с Гауденом — не получишь денег), но и для покупателя (сторонние поставщики не желают рисковать, и выбирать приходится только из узкого круга). Начиная с 1688 года (когда в Англии произошла Славная революция и на престол взошел Вильгельм III Оранский) английское государство — несомненно, под голландским влиянием — стало применять безличные формы кредитных соглашений: облигации и векселя со свободным обращением на рынке. Получив оплату векселями, поставщики могли не только ждать их погашения британским правительством, но и в любой момент продать их с некоторым дисконтом. Уже не требовалось быть хорошим знакомым инспектора по закупкам, чтобы получить деньги. Круг поставщиков расширился, возникла конкуренция, и уже через полвека это дало свои результаты. Вот так переход от личных к безличным отношениям за пределами элиты обеспечил Англии победу над извечным врагом — а позднее и статус «владычицы морей».

Вторым существенным изменением, произошедшим в Англии в итоге Славной революции, стало внесение безличных отношений и в сферу государственных финансов.

«Личностная природа суверенных долгов в естественном государстве приводила к ограниченности кредитных ресурсов, доступных всем европейским суверенам в начале Нового времени; так, короли династии Стюартов не могли получить достаточно денег для финансирования своих правительств… После Революции 1688 года суверенный долг стал безличным обязательством парламента. Для выпуска или изменения долговых обязательств теперь нужно было принимать парламентский закон. Король больше не мог в одностороннем порядке изменять условия заимствований (например, снизить процентные платежи, прекратить платить кредиторам или объявить дефолт), не получив сначала от парламента нового законодательного акта. Новый долговой механизм значительно увеличил кредитоспособность английского государства. Меньше чем за десятилетие долг вырос почти на порядок — примерно с 5% предполагаемого валового национального продукта до 40%» [Норт, 2011, с. 319-320).

Таким образом, те господствующие коалиции, которые рискуют перенести безличные отношения за пределы элиты [719], получают ощутимое преимущество — как Англия перед Францией в XVIII веке. Получается, что безличные (правовые) отношения оказываются выгодны как внутри элиты, так и за ее пределами. Так может быть, они вообще лучше личных, и «правовое государство» может быть рекомендовано в качестве универсального рецепта не только для государств, но и для властных группировок? На первый взгляд кажется, что авторы именно это и утверждают:

«Рождение национального государства произошло не в момент апофеоза правителя, а тогда, когда личности всех правителей оказались подчинены прочной и постоянной корпоративной структуре государства. Бессрочные организации и институты, обладающие правом вето, например парламенты и независимые судебные инстанции, стали составной частью государства…» [Норт, 2011, с. 415).

Но не будем забывать, что безличное право не падает с неба, а появляется лишь там, где уже существует достаточно стабильная господствующая коалиция, осуществляющая эффективный контроль над насилием. Даже Англии для перехода к «открытому доступу» понадобился приехавший с континента (с немаленькой армией) новый король — Вильгельм III; до Славной революции ни один английский король не позволить себе такого риска. Способны ли безличные организации вроде парламентов, и безличные права вроде прав человека сами по себе, без стоящих за ними господствующих коалиций, обеспечивать контроль над насилием? Норт, Вайнгаст и Уоллис не задают прямо этот вопрос, но косвенно признают его право на существование: