23 ноября Луканов едва пережил вотум недоверия и встал во главе группы представителей коалиционных демократических сил, которые демонстративно покинули здание парламента. При этом он заявил, что они не приступят к работе в парламенте в течение «неопределенного срока». Три дня спустя «Подкрепа» объявила начало «всеобщей стачки», хотя большинство рабочих ее не поддержали [30].

Между тем студенческие протесты продолжались, хотя некоторые из их требований уже были частично удовлетворены. Социалистическая партия решила вернуть государству 57 процентов своих активов, соответствующих субсидиям, полученным из государственного бюджета при прежнем режиме. А бывший лидер партии Тодор Живков уже предстал перед судом.

У некоторых лидеров оппозиции наступило отрезвление — они больше не испытывали эйфорию от бесконечного студенческого протестного движения. Лидер СДС Петр Берон (Petar Beron) заявил, что, поскольку Болгария вступила на путь парламентской демократии, студенты должны дать демократии шанс и не прибегать к сидячим забастовкам. А член парламента от Союза демократических сил добавил, что «социалисты должны уйти с политической арены по решению суда, а не при помощи революции». Студенческие лидеры с ходу отклоняли эти пожелания [31].

Андрей Луканов закончил работу на своем посту 29 ноября, когда в забастовке стали принимать участие представители средств массовой информации, а тысячи врачей, медсестер и учителей провели демонстрации. Он объявил, что предложенная им экономическая программа не получила той широкой поддержки, на которую он надеялся, и решил, что «бесполезно продолжать работать в этой должности». Должна быть создана коалиция, которая будет руководить страной, что, в свою очередь, должно привести к новым всеобщим выборам [32].

В ходе протестов и беспорядков Соединенные Штаты продолжали оказывать финансовую помощь различным оппозиционным силам, «нашептывая советы о том, как оказать давление на избранных лидеров». Вице-президент союза «Подкрепа», ссылаясь на американских дипломатов, сказал: «Они хотели помочь нам и помогли советами и стратегией». Эта поддержка породила надежды на будущую американскую помощь. Константин Тренчев, глава «Подкрепы», видимо, прекративший скрываться, подтвердил, что активисты оппозиции были уверены в дополнительной помощи США, когда вырывали власть из рук бывших коммунистов [33].

Эти надежды, возможно, были столь же наивны, как надежды на американскую поддержку СДС. Болгары, как и другие восточные европейцы и советские граждане, жили изолированно как в политическом, так и в интеллектуальном отношении. В 1990 году их идеологическая искушенность сводилась к следующему элементарному уравнению: если коммунистическое правительство — это плохо, то все при нем было плохо; если все было плохо, то главный враг должен быть полностью хорошим. Они верили, что американские политические лидеры и правительственные чиновники не могли занимать свои должности, если бы они лгали людям. Поэтому сообщения о бездомных и отсутствии государственного медицинского страхования в Соединенных Штатах истолковывались исключительно как «коммунистическая пропаганда».

Тем не менее новый посол Америки Кеннет Хилл (Kenneth Hill) заявил, что Вашингтон официально дал болгарским политикам понять, что в будущем помощь зависит от демократических реформ и осуществления плана экономического восстановления, приемлемого для западных кредиторов на тех же условиях, что и во всей Восточной Европе.

Болгарские социалисты не сомневались в преданности Вашингтона экспорту капитализма, но жаловались, что Соединенные Штаты время от времени нарушают принципы демократии, работая против руководства, избранного болгарским народом. Один болгарский чиновник-социалист, сторонник реформ, утверждал, что американцы отреагировали на победу его партии так, как будто она угрожала политике США. «Люди из правительства США не были самыми морально чистыми защитниками демократии здесь, — сказал он. — То, что не могло быть сделано у себя дома из-за неминуемости наказания, может быть воплощено в отсталой балканской стране. И это сойдет с рук» [34].

В последующие годы болгары, в частности студенты, возможно, что-то и поняли. Страна на себе испытала свободный рост цен, пересмотр субсидий на основные товары и услуги, дефицит основных товаров и услуг — в общем, знакомую схему при переходе к рыночной экономике. Кроме того, страна столкнулась с требованиями Всемирного банка и МВФ потуже затянуть пояса. С политической точки зрения в стране царил хаос. СДС пришел к власти на следующих выборах, ненамного опередив Социалистическую партию Болгарии. Однако в связи с тяжелой экономической ситуацией Союз демократических сил потерял вотум доверия в парламенте. Когда весь кабинет министров ушел в отставку, вице-президент предупредил, что страна движется к диктатуре. Наконец, весь июль 1993 года Протестующие мешали президенту войти в его кабинет и требовали его отставки.

К 1994 году в газете «Лос-Анджелес тайме» можно было прочитать статью одного из наиболее ярых антикоммунистических иностранных корреспондентов, работавшего на газету: «Условия жизни настолько ухудшились в эпоху реформ, что болгары начали с любовью оглядываться назад на «старые добрые времена» коммунизма, когда рука государства давила свободу личности, но обеспечивала людей жильем, работой и достаточным количеством еды» [35].

Но для вашингтонских политиков с идеологической точки зрения важным было то, что Болгарской социалистической партии не может быть и не будет предоставлена возможность доказать, что демократическая социалистически ориентированная смешанная экономика может иметь успех в Восточной Европе, в то время как капиталистическая модель не оправдывала себя.

Также, по-видимому, не будет такой возможности и у соседней Албании. Там по состоянию на 31 марта 1991 года коммунистическое правительство получило подавляющее большинство голосов на выборах. За этим сразу последовали два месяца повсеместных беспорядков, в том числе уличных демонстраций и всеобщей забастовки продолжительностью в три недели, что в конечном итоге привело к краху нового режима в июне. Национальный фонд в поддержку демократии отметился и там, выделив 80 тысяч американских долларов рабочему движению и 23 тысячи долларов «в поддержку программ подготовки кадров и гражданского образования».

«Такого никому не пожелаешь увидеть, — говорит 20-летний рядовой. — Большое количество бездомных и раненых. Дружище, ты не представляешь, что мы увидели, когда ехали через лагерь для беженцев».

«Действительно грустно, — говорит сержант, — когда маленькие дети подходят ко мне и видят мой пистолет, то они начинают плакать. Я сам чуть не плачу, когда смотрю на это».

«Ночью вы ведете огонь по противнику и двигаетесь дальше, — говорит другой солдат. — Вы не останавливаетесь. Вы не должны ни на что отвлекаться. Только на следующее утро замыкающий нашей колонны сказал нам, что было истреблено все живое. Мы уничтожили целую дивизию» [1].

Современная история знает немало примеров войн, когда солдаты сталкивались со своими врагами лицом к лицу на поле брани. Американцы научились не вступать в непосредственный контакт с противником, но при этом наносить ужасные разрушения. Взять, к примеру, атомную бомбардировку Японии или ковровые бомбометания, загнавшие Корею обратно в каменный век. Во время вьетнамской войны американцы применяли напалм и пестициды. На протяжении трех десятилетий американцы снабжали латиноамериканские режимы инструментами для пыток и делились своими методами, а затем отводили глаза и закрывали уши, отрицая свою причастность к тем или иным событиям. Вот и сейчас в ходе беспрецедентной по своим масштабам за всю историю человечества воздушной операции США сбросили на головы иракских граждан около 90 тысяч тонн авиационных бомб.