торосы, и несколько суток люди без сна и отдыха отчаянно боролись за жизнь. Торосы проглотили дизельную, нависли над кают-компанией и подступили к радиорубке, которую уже некуда было перетаскивать. Дав последнюю радиограмму о временном прекращении связи, Семенов пытался демонтировать рацию и прекратил все попытки тогда, когда затрещали стены домика. После этого весь личный состав, десять человек, оказался на единственном целом осколке площадью сто девяносто на восемьдесят метров, почти без продовольствия и, самое страшное, без связи. Выручила рация, случайно забытая на самолете Ан-2, разбившемся при посадке еще в период создания станции. С этой рации Семенову и удалось наладить связь со Свешниковым, который возглавил спасательную экспедицию. Станция в тот период дрейфовала в пятистах километрах северо-западнее острова Врангеля, и Свешников, создав промежуточные базы, начал серию челночных полетов на «Аннушках».

К этому времени Льдину еще больше обкорнало, ее площадь стала сто семьдесят на шестьдесят метров, и всем было ясно, что продержаться можно в лучшем случае еще несколько часов. Сделав над станцией несколько кругов, Свешников с воздуха дал Семенову радиограмму: «Вокруг тебя на сто километров некуда сесть, любой ценой оборудуй полосу». Из последних сил расчистили подобие полосы – через нее прошла трещина; побросали в трещину всякое тряпье, забутили ее снегом – и Белов, отчаянный Коля Белов, рассчитав до сантиметра, исхитрился посадить «Аннушку». Свешников выскочил: «К черту вещи, немедленно на борт!»

И еще помнил Семенов похожие случаи, которые происходили и с ним, и с его товарищами, начальниками других дрейфов. Станции, казалось, погибали, но напоследок всегда происходило какое-нибудь чудо! То вдруг в последнюю минуту подвижки прекращались, то удавалось перебраться на другую Льдину, то выручала авиация, а в случае с папанинским дрейфом – корабли…

Бармин с Ковалевым нашли обход – метров через двести трещины смыкались. Путь освещали факелами и ракетами: небо закрыла сплошная облачность, видимость исчезла абсолютно, и в довершение всего остался без питания прожектор. Рассыпавшиеся в небе огни ракет на короткое время вырывали из тьмы ползущий по направлению к дизельной вал торосов. Зрелище было страшное, оно притягивало, и вместо того, чтобы воспользоваться светом и работать, люди неотрывно с гнетущей тревогой смотрели на вал.

Половина людей теперь готовила дизельную к эвакуации, а остальные прорубали дорогу для трактора, волочившего за собой локаторскую: рвали толом ледяные лбы, разбивали кайлами, кирками заструги и ропаки, выравнивали поверхность.

Локатор следовало спасти во что бы то ни стало.

Пока что Семенову и его группе везло: едва успевал трактор преодолеть очередные расчищенные метры, как за ним лопался лед. Не перед ним, не под ним, а за ним!

Тракторы на дрейфующей станции без кабин, в случае чего водитель обязан остановить машину, прыгнуть в сторону – если успеет.

– Дорогу! – орал Филатов. – Я спешу, извините меня!

Двести метров шли два с половиной часа.

Мороз был градусов под сорок, а с людей градом лил пот. Они сбрасывали каэшки, окунали в снег головы – «так, что от них шел пар!» – утверждал Бармин, просто валились с ног от безмерной усталости. Адова работа, ничего труднее авральной расчистки льда на дрейфующей станции нет.

Громыхнуло совсем рядом: это метрах в двадцати за трактором возникли и стали его нагонять торосы.

В свете факела Семенов увидел замерших на месте, обессиленных, отчаявшихся людей.

Впереди, в нескольких шагах, разошлась свежая трещина, сзади шел вал. Семь человек, трактор и локаторская оказались на неверном обломке Льдины, которая в любую секунду могла превратиться в крошево битого льда. Трещина расходилась, вот-вот она могла отрезать путь к отступлению, и времени терять было нельзя. В этом адском грохоте все равно никто бы не услышал команды, и Семенов, за руку сдернув Филатова с трактора, жестом приказал людям прыгать через трещину.

И тут совсем уж чудовищный грохот, будто взорвался и взлетел на воздух склад снарядов и бомб, потряс Льдину: вал торосов взгромоздил на свои плечи новую многотонную глыбу, рванулся вперед и завис над локаторской.

И наступила тишина.

Семенов запустил одну ракету, другую, третью.

Оглушенные, не в силах выдавить из себя хоть слово, люди смотрели на изуродованный, окаменевший в тишине пейзаж.

Полные могучей энергии, безжалостные в своей ненасытной жажде разрушения валы торосов, уничтожавшие станцию с трех сторон, замерли, словно чья-то невидимая рука в одно мгновение вытряхнула из них живую душу.

Со стороны бывшей метеоплощадки еще слышалось слабое потрескивание, но и оно прекратилось.

Семенов опустился на волокушу, ноги его больше не держали. Рядом присел Бармин.

– Антракт, Николаич?

– Сплюнь три раза, – проворчал Семенов.

К нему подошел Шурик Соболев, заглянул в лицо.

– Сергей Николаич, – спросил он, – это уже все или они снова начнут?

– Кто они, Шурик?

– Ну, эти… – Соболев махнул рукой в сторону торосов.

– …хулиганы, – тихо подсказал Непомнящий.

Кругом заулыбались. От тишины ломило в ушах. Пока работали, было жарко, а теперь стал чувствительно пробирать мороз.

– Можно покурить, – сказал Семенов и подозвал Филатова. – Как насчет пороха в пороховницах? Ну, не делай несчастный вид, возьмешь людей, перебросишь мост и перевезешь локатор на основную Льдину.

– Имей совесть, отец-командир, – заныл Филатов. – Двенадцать часов не жрамши! Граждане, кто покажет оголодавшему полярнику, где ближайшая шашлычная?

– В твоей характеристике, Веня, – ласково сказал Бармин, – концовка будет такая: «Богатырский сон, зверский аппетит и полное отвращение к работе».

– Клевета! – возмутился Филатов. – Товарищи, вы все свидетели: сегодня – воскресенье, день отдыха, а Филатов дружно, как один, вышел на работу!

– Сергей Николаич, – к Семенову подошел Осокин, – может, разрешите аэропавильон проведать?

Семенов кивнул, встал.

– Готовь клипербот. Выполняй, Веня, подвижки могут начаться снова. Саша, поедешь с нами.

Разводье, отрезавшее от лагеря аэропавильон, еще дымилось, но черная вода океана была спокойна. Запустив ракету, Семенов определил ширину разводья метров в шестьдесят.

– Морское путешествие очень полезно для нервов, – ежась от холода, сказал Бармин. – Особенно на голодный желудок.

– Не ворчи, на полчаса всех делов, – утешил Семенов.

– Готово, Николаич! – сообщил Осокин. – Помоги, док.

Они вдвоем подняли клипербот и понесли его к краю разводья.

– Стоп! – Семенов пешней сбил с края снежный карниз и осторожно потопал ногой. – Ванна нам ни к чему. Опускайте.

Пока Бармин и Осокин садились, Семенов держал клипербот за веревку, а потом спустился сам. Кое-где разводье стало прихватывать молодым ледком, и Бармин, сидя впереди, разбивал его пешней и отбрасывал подальше от резиновых бортов клипербота. Осокин ловко работал веслом, а Семенов пускал ракету за ракетой, глядя во все глаза и восхищаясь первобытной красотой разорванного пейзажа: застывшими в хаотическом нагромождении торосами, вставшими на ребро глыбами трехметрового пакового льда и самим