Тем не менее это зрелище взбесило его, хотя стоило Шереру выйти из вагона, как он тотчас отметил про себя, как резко похолодало. Мороз был лютый, с ветром. Впрочем, несмотря на все дела, ему придется отрядить сюда несколько человек с топорами и ломами, чтобы они высвободили мертвых из тисков холода и хотя бы оттащили их подальше от платформы. Чтобы они не валялись здесь, подобно мусору: ведь каково будет лицезреть эту картину тем раненым, которых привезут сюда следующим рейсом?

На платформе, несмотря на пронизывающий ветер, стоял майор Метцелаар, ждал его. Значит, какие–то важные известия. Однако Шерер почему–то сердито набросился на начальника поезда. Тот стоял на небольшой металлической платформе, надстроенной над сцеплениями командного вагона с соседним, на котором был установлен пулемет.

— Черт побери, скажите своему инженеру, чтобы тянул состав до тех пор, пока вагон с ранеными не поравняется с платформой.

Начальник поезда никак не ожидал этой гневной тирады. Он вытянул шею, чтобы окинуть глазами всю длину состава.

— Слушаюсь, герр генерал, — отрапортовал он и исчез в командном вагоне — надо было разыскать инженера, прежде чем локомотив растеряет пар. Еще несколько хмурых лиц взирали на платформу с другого сцепления в самом хвосте поезда. Санитары и их помощники, что до этого стояли на платформе, держа вертикально свернутые носилки, словно то были выцветшие знамена, уже начали спускаться вниз, чтобы дальше брести по рыхлому снегу к хвосту поезда. Шерер крикнул им, чтобы они оставались на месте. Обдавая платформу горячим паром, состав со скрежетом подался вперед. Из трубы паровоза вырвался дым, перпендикулярно пронизывающему ледяному ветру, который дул с востока. Метцелаар остался стоять на месте, в облаке теплого пара.

— И давно вы здесь стоите? — спросил у него Шерер.

— Минут десять, — ответил майор.

— Хорошо, что нового?

— Фон Засс, — ответил Метцелаар.

И он передал Шереру расшифровку довольно длинного радиодонесения, прочтя которую тот сказал:

— В мое отсутствие русские в любом случае воспользовались бы моментом. И что вы ему ответили?

— Что Волер выходит завтра. Я также сказал фон Зассу, что вы вернетесь к назначенному времени.

Шерер вновь пробежал глазами радиосводку. Некоторые фразы были подчеркнуты карандашом. «Бромберг» пал. «Берлин» пал. Оборонявшиеся уничтожены все, до последнего человека. Шерер стиснул зубы, стараясь не выдать эмоций. Он поискал глазами упоминание про «Байрейт» или Войлочную фабрику, но нет, такового не оказалось. Зато он узнал, что фон Засс перевел свой штаб из цитадели на западном берегу реки в новое место на восточный берег Ловати — оно было обозначено как Казарменный комплекс — туда, где, собственно, была расположена основная часть города. Русские возобновили действия во всех точках — Шерер обратил на это внимание — ровно в девять утра. Нет, фон Засс, подумал он. Такого не бывает. Где основное направление главного удара? Ладно, в любом случае он поговорит с ним уже через несколько минут. Пригнувшись под порывами ледяного ветра, сопровождаемый Метцелааром, он прошел в здание штаба.

— И давно это? — спросил он.

— Вы имеете в виду погоду? — уточнил Метцелаар. — Не знаю, когда я вышел, уже было так.

Шерер провел в поезде полтора часа, пока преодолевал двадцать семь километров, отделявших Чернозем от Ново–Сокольников. Холодный фронт обогнал медленно ползущий поезд, распространился на многие десятки километров вокруг. Они уже привыкли к затяжным дождям, к вечной сырости, когда в течение нескольких недель температура воздуха держалась около нуля. Теперь же их тела напряглись и сжались в комок от пронизывающего холода. В Ново–Сокольниках ветер гнал по улицам снег. Глядя на сам поселок, можно было подумать, что он не разрушен войной, а просто жители давно оставили его и в последние сто лет здесь никто не жил. Вокруг здания штаба стояла припаркованная техника, как и вокруг здания, в котором размещался госпиталь, и вокруг складов. Впрочем, склады — это громко сказано, скорее это были штабеля ящиков, прикрытые сверху брезентом. И почти все они выстроились вдоль одной–единственной обледенелой улицы.

Шерер и Метцелаар шагнули внутрь и с хмурым видом сели рядом с радистом.

По мере того как обстрел усиливался, они чувствовали себя все больше и больше оторванными от остального мира. Телефонные линии были перерезаны. На радиочастотах царили помехи. Вестовые погибли.

Каждая укрепленная точка отбивала атаки противника. «Вена–1» пала. «Вена–2» пала. «Бромберг» пал. В укрепленном пункте «Гамбург» оператор сказал: — Докладывает «Слесарь». На данный момент все тихо. Никаких признаков наступательных действий со стороны врага.

Увы, никакой тишины не было и в помине. Оператор был вынужден перекрикивать грохот. Он сказал «все тихо» лишь потому, что снаряды рвались в нескольких сотнях метров от них, на другом берегу Ловати. Они падали на другой укрепленный пункт, «Бремен». И хотя от грохота казалось, вот–вот лопнут барабанные перепонки, однако радист сказал «все тихо», имея в виду относительное спокойствие вокруг укрепленного пункта, в котором он сам находился, «Гамбурга». Он говорил, и голос его дрожал. Впрочем, дрожал он сам, и все, кто находился внутри, в том числе и мертвые. Фундаменты всех построек, что еще оставались в городе, постоянно сотрясались, как будто артобстрел привел в действие некие подземные силы, и теперь их было невозможно остановить. Все это утомляло, вызывало головную боль и другие физические недомогания, что–то вроде морской болезни.

В любом случае, таково было общее положение дел, час за часом. Впрочем, нельзя было исключать и вероятность того, что русские в самые ближайшие часы перенаправят обстрел, и тогда «Гамбург» примет на себя всю мощь их огня, как то уже бывало и раньше.

Однако «Гамбург» не привлекал к себе внимание противника вот уже несколько дней, с того самого момента, как русские возобновили свои действия против осажденного города. Хазенклевер нервничал по этому поводу, поскольку их укрепленный пункт служил своего рода ключом к мосту через Ловать. Чего же ждут эти русские?

Время шло.

Время и жестокое кровопролитие — вот две главные, хотя и противоборствующие силы в любой зоне боевых действий; в условиях же длительной осады обе приобретают новые масштабы.

Сидя, словно в норе, в глубинах «Гамбурга», Кордтс и Шрадер несколько раз сразились в шахматы. Игра, как правило, заканчивалась быстро, ибо оба не могли сосредоточиться. Занятие не самое веселое, хотя и неплохо помогало убить время. Однако ни тот, ни другой не курил, равно как оба не могли заставить себя часами сидеть, тупо уставившись в пространство, разговаривать, перебрасываться в карты или в очередной раз от нечего делать чистить оружие. Время от времени их игру прерывал обстрел, или тревога, или Хазенклевер, которому что–то было нужно, или нечто другое, малозначащее. А еще раз в несколько часов наступала их очередь заступать в караул на огневых точках рядом с мостом.