Я не имел понятия, по какому критерию судить о том, является место «подходящим» или нет. Он терпеливо объяснил, что, бросая на окружающий мир быстрые взгляды, можно увидеть необыкновенные явления.

— Какого типа? — спросил я.

— Это явления, которые мы не столько видим, сколько чувствуем, — уточнил дон Хуан. — Они больше похожи на ощущения, чем на зрительные образы. Если ты посмотришь таким образом на дерево или скалу, под которыми тебе хотелось бы отдохнуть, глаза помогут тебе ощутить, является ли выбранное место наиболее удачным для привала.

Я снова потребовал, чтобы дон Хуан объяснил, на что похожи ощущения, о которых он говорит, но он либо не мог их описать, либо просто не хотел и сказал, что мне самому нужно попробовать выбрать подходящее место, и тогда он скажет, работают мои глаза в этом плане или нет.

В какое-то мгновение я заметил что-то похожее на точки света, отраженного прожилками кварца. Когда я прямо смотрел на то место, где они мелькнули, их не было видно, но стоило мне быстрым взглядом вскользь пробежать по окружающему пейзажу, как что-то вроде слабого сияния вновь обнаруживалось на том же месте. Я показал это место дону Хуану. Оно находилось как раз посередине открытого прямым лучам солнца участка голой земли. Дон Хуан раскатисто захохотал, а потом спросил, почему я выбрал именно это место. Я сказал, что увидел там сияние.

— Не имеет значения, что ты видишь, — объяснил он. — Ты можешь увидеть все что угодно, хоть слона. Важно, что ты при этом чувствуешь.

Но я не чувствовал ничего. Дон Хуан загадочно взглянул на меня и сказал, что хотел бы доставить мне удовольствие и посидеть вместе со мной на выбранном мной пятачке, но предпочитает, чтобы я проверил свой выбор самостоятельно, а он тем временем посидит где-нибудь в другом месте. Я опустился на землю. Дон Хуан отошел метров на десять-двенадцать и стал наблюдать за мной оттуда. Через несколько минут он начал громко смеяться. Его смех почему-то действовал мне на нервы. Он вывел меня из себя. Я почувствовал, что дон Хуан надо мной издевается, и буквально взбесился. Я спрашивал себя, что мне вообще здесь нужно. Во всей этой ситуации с учебой у дона Хуана с самого начала определенно был какой-то изъян. Я чувствовал, что, попав к нему в лапы, стал пешкой в неведомой мне игре.

Внезапно дон Хуан со всех ног бросился ко мне, схватил за руку и волоком оттащил меня по земле метров на пять от того места, где я сидел. Он помог мне встать на ноги и отер пот со своего лба. Я заметил, что на этом действии он выдохся чуть ли не до последнего предела. Он похлопал меня по спине и сказал, что я выбрал плохое место и что ему пришлось в спешном порядке спасать меня, пока оно не сожрало все мои чувства. Я рассмеялся. Образ дона Хуана, бросающегося вызволять меня из «проклятого места», выглядел довольно занятно. Он несся так, словно ему было двадцать лет. Ступнями он словно цеплялся за мягкую красноватую пыль пустыни, как будто собирался с ходу через меня перемахнуть. Все произошло почти мгновенно: только что дон Хуан смеялся надо мной, а буквально через секунду-другую уже волок меня за руку по земле.

Немного погодя он велел мне снова попытаться найти подходящее место. Мы шли не останавливаясь, но, как я ни старался, что-либо заметить или «почувствовать» мне не удавалось. Наверное, у меня получилось бы, если бы я сильнее расслабился. Но злиться на него я, тем не менее, перестал. В конце концов он указал на группу камней, мы подошли к ним и сделали привал.

— Не расстраивайся, — сказал дон Хуан. — На то, чтобы как следует натренировать глаза, требуется немало времени.

Я ничего не сказал. Мне и в голову не приходило расстраиваться из-за того, чего я совершенно не понимал. Тем не менее я не мог не признать, что с тех пор, как мы с доном Хуаном познакомились и я начал к нему приезжать, я уже трижды приходил в неистовство и накручивал себя чуть ли не до болезненного состояния, когда сидел на тех местах, которые дон Хуан называл плохими.

— Весь фокус в том, чтобы научиться чувствовать глазами, — объяснил дон Хуан. — Ты не знаешь, что именно чувствовать, и в этом твоя проблема. Но с практикой это придет.

— Может быть, ты расскажешь мне, что я должен чувствовать? — спросил я.

— Это невозможно.

— Почему?

— Никто не может тебе сказать, что в этом случае человек чувствует. Это — не тепло, не свет, не сверкание, не цвет… Это ни на что не похоже.

— И ты не можешь этого описать?

— Нет. Я могу только обучить тебя техническим приемам. Когда ты научишься разделять изображения и воспринимать все в раздвоенном виде, ты должен будешь сосредоточить внимание на пространстве между двумя этими изображениями. Любое заслуживающее внимания изменение произойдет именно в этой области.

— Об изменениях какого типа ты говоришь?

— Это не важно. Важно ощущение, которое у тебя при этом возникнет. Сегодня ты увидел сверкание, но это ничего не значило, потому что отсутствовало ощущение. Что и как ощущать, я тебе объяснить не могу. Ты должен узнать это сам.

Некоторое время мы молча отдыхали. Дон Хуан лежал, прикрыв лицо шляпой, и не двигался, как будто спал. Я полностью погрузился в свои записи. Вдруг он сделал резкое движение. От неожиданности я вздрогнул. Дон Хуан рывком сел и, нахмурившись, повернулся ко мне:

— Ты обладаешь склонностью к охоте. Охота — именно то, чему тебя следует учить. Так что мы больше не будем говорить о растениях.

Он на секунду выдвинул челюсть, а потом бесстрастно добавил:

— Впрочем, этим, как мне кажется, мы никогда и не занимались, верно?

И засмеялся.

Остаток дня мы бродили по чапаралю, и дон Хуан невероятно подробно и обстоятельно рассказывал мне о гремучих змеях. Где они гнездятся, как двигаются, каковы их сезонные повадки, их уловки и прочее. В конце концов он поймал и убил большую змею. Он отрезал ей голову, вычистил внутренности, содрал кожу и поджарил мясо на костре. Наблюдение за всем этим доставило мне истинное удовольствие, потому что действовал дон Хуан мастерски и каждое движение его было точным и грациозным. Я зачарованно следил за ним и слушал