Вот тогда я узнал о существовании медвежьего патруля, или, как его ещё иногда называют, «Умка-патруля». Медвежьи патрули существуют и работают в основном в северо-восточных регионах страны. То есть там, где контакты человека и белого медведя часты и наиболее возможны.

Медвежий патруль – это, конечно, добровольческое дело. Патрули состоят из местных жителей, причём многие из них – представители коренных северных народов. Я и представить себе не мог, что где-то люди, которые вовсе не являются учёными или экологами, которые не приехали из больших городов с желанием полюбоваться северной экзотикой и на месте позаботиться о мишке на Севере, не экзальтированные персонажи, которым не даёт покоя мультфильм об очаровательном Умке и его маме, поющей дивную песню… – а просто местные жители займутся таким делом.

Медвежьим патрулём занимаются люди, живущие в дальних городках и посёлках; для них северная жизнь и есть повседневность, от которой уходят в высокие широты полярники и учёные. Для жителей Севера и медведь является частью повседневности, причём частью опасной и даже смертельно опасной. Так вот, эти люди и создали патрули, которые проделывают огромную работу по учёту белых медведей. Они стараются не допускать прихода медведей в посёлки, а это значит, им приходится заниматься грязной работой, а именно – переносом свалок, помоек и их утилизацией. Потому что в особо суровые зимы голодные медведи приходят именно к помойкам.

Люди из медвежьих патрулей занимаются простейшей формой просветительской деятельности. Они стараются убедить людей, живущих по соседству с медведями, не сердиться на них и не ненавидеть. А тех, кто, наоборот, приехал полюбоваться и поумиляться медведями, – ни в коем случае не подкармливать этого самого большого и мощного в мире хищника, а также выкинуть из головы всякое желание с ним сфотографироваться или его погладить.

У людей из медвежьих патрулей нет никаких полномочий и мало возможностей. В частности, им сложно, а иногда невозможно задержать браконьеров, особенно если браконьеры наделены властью и гораздо более мощной, современной и даже летающей техникой.

Факт браконьерства на Севере, да и вообще в России, сложно доказуем, а добиться наказания для живодёров почти невозможно. Но люди из медвежьих патрулей стараются делать и это, причём в свободное от работы время, потому что такой официально работающей структуры не существует.

Есть только координаторы от WWF, без которых медвежьи патрули не смогли бы развиваться и координированно работать. Я восхищаюсь этими людьми.

Ну представьте, совершенно бесплатно люди, живущие в тяжелейших и суровейших местах, в своё свободное время, часто используя собственную технику и средства передвижения, занимаются изучением и охраной крайне опасного животного, которое не знает, что медвежий инспектор за него, а не против.

Для этих людей хорошая современная экипировка, ружья, фонари, средства связи и уж тем более техника просто необходимы! И я узнал, что при координации WWF «Кока-Кола» купила им снегоходы, приобретает экипировку, горючее, даже недавно оплатила новый двигатель для вездехода. «Кока-Кола» помогает медвежьему патрулю больше остальных, то есть помогает медведям. Не вижу никакой причины крутить по этому поводу носом и отказываться от благодарных слов тем, кто помогает людям, которые хоть что-то делают на местах.

Кстати, полярные учёные и исследователи с большим почтением и даже симпатией говорили о людях из медвежьих патрулей, многие из которых даже к любителям флоры и фауны не отнести. Но почему-то они это делают. Всё-таки Арктика удивительна и непостижима!

Если помните, я в своих северных заметках упоминал об орнитологе Марии, которая изучает белую чайку. В Заполярье её знают практически все. Её прозвище так и звучит: Белая Чайка. Сама она из Санкт-Петербурга, но из-за своей белой чайки перебралась жить в Архангельск. Кстати, меня поразило, что большинство работающих и больных Арктикой – москвичи и питерцы. Или выпускники московских и питерских вузов.

У каждого своя история заболевания Арктикой. Кто-то об этом мечтал с самого детства, прочитав какие-то книжки, кто-то совершенно случайно, да и уже не в юном возрасте подался в Арктику и полностью поменял всю свою жизнь, бросив прежние дела, разрушив семьи, не найдя ни в ком из близких и друзей понимания.

Так вот, про Белую Чайку… Если бы вы видели, если бы слышали, как она говорит про эту птицу! А белая чайка, на первый взгляд, ничем не примечательна. Она и на второй взгляд ничем не примечательна. Будет летать вокруг вас несколько чаек – так вы на белую даже внимания не обратите. Вам скорее понравится моёвка или крупная чайка с гордым названием «бургомистр».

Белая чайка – она просто совсем белая, и всё. А для Марии лучше её нет. Она и про поморника интересно и с восторгом рассказывает: мол, поморник – самый виртуозный летун, он мощная и смелая птица и может, поскольку сам как рыболов не очень умел, отбирать добычу у других чаек. Причём делает так, чтобы бедная чайка, например моёвка, рыбу, которую честно поймала, отрыгнула. А ловкий поморник успевает при этом не только моёвку напугать, но ещё и ловко поймать выбитую из маленькой чайки рыбку на лету. Однако Мария рассказывала об этом так, будто поморник делал этой чайке непристойное предложение, за что та плевала ему добычей в лицо. И как-то чувствовалось, что не уважает она поморника. А вот белая чайка!.. Вот она всем хороша! И ничего лучше не надо!

Мужики, которые работали с Марией, говорили, что она готова за какой-нибудь скорлупкой лезть на скалы, карабкаться по ледникам и вообще не замечает ни пурги, ни туманов. Они говорили, что с ней очень сложно, так как она совершенно в этом смысле неутомима.

И что всех, кто с ней работает, она выматывает своей неуёмной энергией. Но все без исключения говорили о ней с теплотой, нежностью, почтением и гордостью.

А как меня поразил Фёдор, учёный, который занимается полярной историей и археологией! Он из той редкой породы людей, которые могут рассказывать о чём угодно – и оторваться невозможно. Если бы вы слышали, как он рассказывал об истории экспедиций, которые изучали Землю Франца-Иосифа! Он знает все эти экспедиции, знает всех участников, и если есть хоть какие-то сведения об их жёнах, он знает и их имена и фамилии. А уж фамилии и имена у полярных исследователей как на подбор – сложные, заковыристые и сплошь неславянские. Так что Отто Юльевич Шмидт – одно из самых лёгких для запоминания имён.

Фёдор знает все места высадок, где и как были устроены лагеря и зимовки, какого размера были домики, что ели и где брали воду полярники. Он словно прожил жизнь во всех этих лагерях, на всех островах архипелага и знал лично каждого. Когда мы вошли в бухту Тихую и стал виден лагерь Папанина, Фёдор, даже не глядя на виднеющиеся вдалеке домики, стал рассказывать, что и в каком домике располагалось, где и как подходили к берегу суда, откуда люди брали воду. Он рассказывал, где и как была уложена узкоколейка и где по самым главным праздникам три с небольшим десятка человек, проживавших на станции, устраивали демонстрации и маленькие парады.

Рассказывая это, он вдруг не глядя указал рукой в противоположную сторону и сказал: «Если подплыть к той скале, вокруг которой вьются птицы, вы увидите прикреплённый к отвесной скале трос. Он там до сих пор. А закрепили его ещё в тридцатые годы, чтобы иметь возможность добираться до птичьих гнёзд и брать яйца. В особо голодные зимы полярникам приходилось это делать».