Вдруг в голову ворвалась идея наколдовать сапожки и стрелой облететь весь этот лабиринт, я тужился всеми фибрами души на этот раз, уже ракообразный был, но на ногах все те же любимые кеды. Хорица заметила мои старания и сказала, мол, это не по щелчку пальца делается и вообще надо экономить силы, если монстры нагрянут. Чувствовал я себя и правда, как жеваный сельдерей в мусорке, да и по словам соседки по плечу она тоже не до конца восстановилась после встречи с кошмаром.

— А что у тебя за оружие?

— Не такое грозное, — заржала она не самым приятным смехом и сквозь слезы: — Ботинки… Такого еще не было…

Как раздражает, что у нее есть только два режима, а именно, молчаливое бревно и серная кислота, сейчас непонятно, какой лучше. Правда, тишина вредила ей больше, чем мне, временами взгляд размывался и тонул в киселе переживаний — пару раз приходилось прямо-таки крючком доставать ее, я вгрызался пальцами в бок, делал тощую складку на ребрах и щипал до удивленного писка. Обычно после этого мы двигались поживее, я от нее, а она с опухшим от возмущения лицом за мной. Зато уже не заплывала за буйки мыслей, на третий раз была на чеку и сразу сильно, но справедливо ударила по плечу.

Так вот идем уже лет триста по ощущениям, и тут она внезапно говорит серьезным тоном, будто фразу вселенской важности:

— Возле мусорных контейнеров. — И опять проглотила язык до степени гробового молчания, по-моему, даже не дышала.

— Ты же не думаешь, что я что-то понял?

Она подхватила себя за локти и съежилась чуть ли не в клубок.

— Так мы познакомились с Джованни.

— Романтично, — ляпнул я и пожалел, там и без переводчика на лице ясно читалось, что шутить в ближайшую вечность не стоило.

— Кошмары забрали моего брата, когда ему было восемь. Семейка у меня что надо, никому такую не пожелаю, а он был настоящим лучиком солнца. Наверное, я жила только за тем, чтобы попытаться дать ему что-то хорошее в жизни… Самое забавное, что они обвинили меня в этом. «Не уследила, мразь!» — так сказал отец. Да плевать им было на него, просто каждому хочется повесить на кого-то свои грехи, но… частично это правда. Я не зашла к нему в тот вечер и даже не знаю, чем он был так расстроен. Может, это спасло бы его. Пару слов. Всего одно простое действие… Я купила какие-то таблетки и выпила всю пачку с дешевым алкоголем. Сидела за мусорными контейнерами в переулке и ждала, когда начну подыхать. Лучше было сдохнуть на улице, чем дома. Не помню, кричала ли я от боли, но много блевала. Думала, весь живот вывернет наизнанку, даже сидеть не могла. Но всем было насрать — кому есть дело до какой-то обдолбанной шлюхи в переулке, а именно так я и выглядела. С бледно-желтой рожей, липкими от пота и блевотины волосами, воняющую и задыхающуюся меня нашел Джованни. Очень романтично, да?

— Хорошо-хорошо, прости за это, я идиот…

— Джентельмен сраный! — крикнула Хорица в пустоту коридора. — Я отбивалась, как могла, потому что не хотела — мне незачем было жить. Но он вызвал медиков, и неделю я провалялась на больничной койке. Сказали, повезло, что печень не отвалилась. Родители даже не пришли — наверное, накурились так, что не могли даже встать. Зато Джованни навещал… Я не понимала, с какого хрена я ему сдалась. Хотел бы трахнуть — трахнул бы прямо в переулке, я бы не сопротивлялась, а если влюбился после такого, то он полный кретин. Но до чего смешно: незнакомец спас меня, заплатил в больнице, приносил еду… заботился, как любящий жених. Когда меня выписывали, он сказал, что, если я не дорожу жизнью, есть способ потратить ее с большей пользой. Я ухватилась за шанс сбежать из дома и отомстить за брата. И вот уже шесть лет я работаю на Общество.

Ничего себе история на оскар за лучшую драму, я и не знал, что сказать, поэтому просто молчал. Вообще такое очень сближает, вот мы знакомы в сумме час, а теперь уже как будто старые приятели.

— Остальное узнаешь у Джованни. Если увидишься с ним…

— Спасибо, что поделилась, правда.

Она спросила за Олю, и я уже хотел серьезно так насесть на уши, но мы как раз заворачивали за угол, и вдруг в этом самом углу раздался шепот. Я как-то сразу сообразил, что, раз из темного угла слышишь свое имя детским голосом, то идти надо в обратном направлении и рванулся именно туда, представил сапожки на всякий случай. Далеко не ушел, потому как Хорица вдавила педаль тормоза вместе со мной и говорит мне, показывает, мол, ребенок, да и не абы какой, а ДеВи — во второй раз фокус не пройдет, фантом, и тебя я обнимать уж точно не стану, так ему и крикнул. Вообще подействовало странно, а потом укол в бок и подсказка над ухом, что можно увидеть только одного человека, так бы сразу и сказали.

— ДеВи, чего стоишь как неродной, иди сюда уже!

Он вцепился в меня в своем духе, сдавил живот, будто овсяных хлопьев переел, вроде все здорово, но лицо у него, как у бледной поганки, весь заплаканный, засопленный, а теперь все это добро у меня на пайте автографом, какое счастье! В другой раз затошнило бы от этих телячьих нежностей, но сейчас самое то, можно даже на грамм больше.

— Я рад, что ты цел, — говорю ему, а сам краснею непонятно почему.

— Вы ви… дели Виолетту? Она жива?

Ого, любой на его месте начал бы о себе ныть, а он про подружку беспокоится, аж глаза умоляюще блестят — это что-то новенькое в мире сопляков, снимаю шляпу.

— Да все хорошо с ней, она-то не здесь. Ты лучше про себя рассказывай, желательно от и до.

— Потом, Армани… Там есть комната. Нужно идти.

Хорица подошла вплотную, руки на груди и с видом грознее, чем у всех русских царей на картинках, сказала:

— Опиши.

— Там в-все в паутине.

— Ясно, поищем другой выход, — предложил я.

— Но Армани… Я видел детектива!

— Обратный путь уже миллион раз поменялся, все равно не найдем.

— Найдем.

И он тыкнул пальцем вниз, мы с Хорицей столпились вокруг белого каната на полу, как эксперты, не хватало только луп и пинцетов для взятия на анализ, но и без того понятно, что гадость это редкостная. Что-то склизкое, липкое (она потрогала!), как