— Спасибо, ничего.

— Спокойной ночи, господин Лазарус.

— Спокойной ночи, фройляйн Марта.

Она ушла. А он продолжал неподвижно сидеть, думая о том, что он, никогда не имевший желаний, все же кое-чего желал бы себе: такой любви, как та, о которой он прочел. Даже если б она закончилась так же плачевно, как и эта. Даже если б через нее он тоже стал несчастным. Ему вдруг стало ясно, что в его жизни никогда не было любви.

Что есть любовь?

Неведомая земля, подумал Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус, по известным нам причинам именовавший себя Альбертом.

Мы полагаем, что Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус ошибался. И в его жизни была любовь — и прежде, и теперь. Ни один человек не обделен настолько, чтобы ни разу не испытать это чувство. Есть много родов любви. И лишь немногие из них дарят счастье. Но и не в этом, видимо, ее смысл.

В то время, когда редактор Лазарус сидел в кресле, сжав правую ладонь, Коппенхофер, таможенный инспектор из Баварии, добросовестно обыскивал гроб и труп Оливера Мансфельда. Обнаружив на груди покойника две грампластинки — одну разбитую и другую из Италии, он решил посоветоваться с одним из коллег.

— Будет лучше, если ты все это вынешь! — сказал коллега. — Так будет надежней.

Так что пластинки были вынуты и сданы в пост уголовной полиции, находившийся в здании аэропорта. Когда на следующее утро об этом доложили главному комиссару Харденбергу, он разразился проклятьями, велел доставить пластинки к себе и послал их вслед за покойным, который в ту ночь был отправлен в Эхтернах на «Бонанзе», принадлежавшей его отцу. За штурвалом машины сидел Тедди Бенке. Вопреки своему твердому жизненному правилу он пил в полете. Гроб стоял за его спиной в элегантной пассажирской кабине…

В то время, когда редактор Лазарус, сидя в своем кресле, то раскрывал, то снова сжимал правую ладонь, мать Оливера Мансфельда получила от одного из врачей люксембургского сумасшедшего дома очень сильную инъекцию, потому что находилась в очень беспокойном состоянии. В то же самое время профессор доктор Флориан напивался, сидя в своем рабочем кабинете, и думал о том, как хотел бы иметь ребенка. Собственного ребенка.

В то же самое время дедушка Мортула на Эльбе сказал по поводу острого финансового кризиса, разразившегося в семье: «Dio ci aiutera».

В то же самое время Геральдина Ребер спала с господином Отто Вильфридом в гостинице с номерами на час. Он думал о потерянной фабрике, а она думала об утраченной любви.

В то же самое время калека Ханзи осторожно крался по заснеженному ночному лесу над виллой «Родники». Он поставил капкан. В него попалась лиса. Маленький Ханзи душил дрожащего зверька медленно, очень медленно, пока не задушил. Его глаза при этом блестели…

В то же самое время советские ученые завершали последние приготовления к старту гигантской ракеты в направлении планеты Венера.

В то же самое время Ной, лежа в кровати, писал своей кофейной подружке из Бразилии Чичите длинное письмо, в котором давал разъяснения по поводу символизма в романе «Чума».

В то же самое время сестра Клавдия в своей комнате в доме отдыха «Ангела Господня» недалеко от городка Фридхайм произносила слова молитвы: «Отче наш, иже еси на небеси…»

В то же самое время в Китае от голода умирали триста пятьдесят четыре ребенка.

В то же самое время Вальтер Мансфельд и его подруга Лиззи ожидали в аэропорте Люксембурга прибытия «Бонанзы». Вальтер Мансфельд пил виски, а его приятельница — коньяк. Они уверяли друг друга, что выпивка им необходима после случившейся трагедии.

В то же самое время Вольфганг Хартунг читал книгу Эрнста Шнабеля, клеймившую мерзости нацизма и озаглавленную «Власть без морали».

В то же самое время в баре в Марчана Марина музыкальный автомат гремел песню «Il nostra concerto».

В то же самое время комиссар Харденберг сидел в своей рабочей комнате перед печью. На коленях у него лежала толстая черная папка-скоросшиватель фирмы «Ляйтц» с рукописью Оливера Мансфельда. Комиссар открыл папку и начал небольшими стопками бросать страницы в огонь. Последним оказался титульный лист. Он приостановился на мгновенье, прочитав название книги:

«Любовь — всего лишь слово».

Затем Харденберг бросил в огонь и эту страницу.

Она быстро сгорела.

В то же самое время редактор Пауль Роберт Вильгельм Лазарус заснул, сидя в своем кресле-качалке. Сжатая правая ладонь его раскрылась. Из нее что-то выпало на пол. Это была маленькая, ссохшаяся олива.