5 марта: «Звонок Городинского из ЦК. Спрашивал М. А., в каком состоянии «Минин» и принято ли при дополнительных картинах во внимание то, что Комитетом было сказано при прослушивании.

М. А. ответил — конечно, принято».

20 марта: «Вечером Дмитриев. Длинные разговоры о «Минине» — дополнительные картины до сих пор не присланы, Асафьев шлет нервные письма — по поводу того, что опера назначается на филиал, что ее не начинают репетировать до получения дополнительных картин».

Дирекция Большого театра предложила Булгакову ставить «Минина», уже шел разговор с художниками об эскизах. 22 марта: «Две картины «Минина» от Асафьева приехали, Мелик принес их и играл. «Кострома» очень хороша».

В это время Большой театр работал над постановкой оперы «Поднятая целина» Дзержинского и «Руслан и Людмила» Глинки, а вслед за этими постановками пойдет, как намечалось, «Минин и Пожарский». Но пойдет в филиале Большого театра, и этот слух огорчил Асафьева: в письме от 12 марта 1937 года он писал Булгакову: «Очевидно, массовые сцены будут купюрованы? Когда у меня был Платон Михайлович (Керженцев — В. П.) и восторженно описывал мне, какой он сценически представляет себе нашу оперу с точки зрения политической значимости тематики, я все время ощущал большой размах, большой план и, следовательно, сцену Большого театра. Но если это мечты, если Большой театр не для меня, то ведь тогда, действительно, надо пересмотреть всю оперу и многое переделать в сторону большей экономии массовых сцен, усилить интимно-лирический элемент (или просто его воссоздать), уменьшить число действующих лиц и т. д. Словом, эти слухи о Филиале изнуряют и подтачивают мою творческую энергию едва лишь менее, чем сознание, что опера совсем не пойдет, к чему я все время стараюсь себя приучить...»

24 марта 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «Обе картины получены в театре. Одну из них, именно «Кострому», 22-го Мелик играл у меня. Обнимаю Вас и приветствую, это написано блестяще! Как хорош финал — здравствуйте, граждане костромские, славные! Знайте, что (...), несмотря на утомление и мрак, я неотрывно слежу за «Мининым» и делаю все для проведения оперы на сцену.

О деталях я Вам сейчас не пишу, потому что эти детали прохождения оперы сейчас будут так или иначе меняться, и я буду информировать Вас по мере того, как они будут устанавливаться прочно.

Но повторяю основное: помните, что для оперы делается все, чтобы она пошла на сцену».

Но положение М. А. Булгакова в это время крайне неустойчивое. 7 апреля Е. С. записывает: «Звонок из ЦК. Ангаров просит М. А. приехать. Поехал. Разговор был, по словам М. А., по полной безрезультатности. М. А рассказывал о том, что проделали с «Пушкиным», а Ангаров отвечал в таком плане, что он хочет указать М. А. правильную стезю.

Говоря о «Минине», сказал: — Почему вы не любите русский народ? — и добавил, что поляки очень красивые в либретто.

Самого главного не было сказано в разговоре — что М. А. смотрит на свое положение безнадежно, что его задавили, что его хотят заставить писать так, как он не будет писать.

Обо всем этом, вероятно, придется писать в ЦК. Что-то надо предпринять, выхода нет» (Дневник. С. 138).

А 19 апреля арестовали директора Большого театра В. И. Мутных, благосклонно относившегося к Булгакову и его творчеству. Естественно, «в Большом театре волнение», волнение и беспокойство и у Булгаковых.

Арестован Ягода, в газетах и на собраниях ругают Киршона, Афиногенова, Литовского, Крючкова.

9 мая Е. С. Булгакова, рассказав о разговоре М. А. с Керженцевым, записала: «...Про Минина» сказал, что он его не читал еще, пусть Большой театр даст ему. «Минин» написан чуть ли не год назад, и уже музыка давно написана! Словом — чепуха» (Дневник. С. 144).

Но в это время возникла идея поставить «Жизнь за царя», почти предложили Булгакову писать новое либретто на музыку Глинки. «Это после того, как М. А. написал “Минина”»!!! Это восклицание в «Дневнике» Е. С. Булгаковой как бы предвещает печальный конец и этого начинания.

Так оно и вышло: к XX годовщине Великой Октябрьской революции Большой театр решил поставить «Ивана Сусанина», либретто взялся написать Сергей Городецкий, Самосуд и Мордвинов приступили к постановке оперы Глинки.

10 мая 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «Дорогой Борис Владимирович, диктую, потому что так мне легче работать. Вот уж месяц, как я страдаю полным нервным переутомлением. Только этим объясняется задержка ответа на Ваше последнее письмо. Со дня на день я откладывал это письмо и другие. Не было сил подойти к столу. А телеграмму давать бессмысленно, в ней нечего телеграфировать. Вы хорошо понимаете, что такое замученность, и, конечно, перестанете сердиться на меня.

На горизонте возник новый фактор, это — «Иван Сусанин», о котором упорно заговаривают в театре. Если его двинут, — надо смотреть правде в глаза, — тогда «Минин» не пойдет. «Минин» сейчас в реперткоме. Керженцев вчера говорил со мной по телефону, и выяснилось, что он не читал окончательного варианта либретто.

Вчера ему послали из Большого экземпляр... Вам необходимо приехать в Москву. Настойчиво еще и еще раз повторяю это. Вам нужно говорить с Керженцевым и Самосудом, тогда только разрешатся эти загадки-головоломки с «Мининым»...» (Письма. С. 404–405).

Узнав, что «Иван Сусанин» пойдет непременно на Большой сцене, что Сергей Городецкий уже сделал либретто, Е. С. Булгакова 29 июня 1937 года записала: «“Минину” — крышка. Это ясно» (Дневник. С. 157).

11 июля Асафьев написал Булгакову: «Конечно, «Минин» похоронен волей Самосуда и Комитета, но я бы не хотел его хоронить. Что вы думаете, если бы попытаться подставить под него русский же исторический сюжет с сохранением тех же характеров и типов, тоже с темой защиты родины, ибо ведь вся русская история, в сущности, всегда была и есть история обороны с вытекающими отсюда повинностями для людишек...» (Письма. С. 407).

Но и на этом не закончилась творческая история «Минина». 18 декабря 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «...14 декабря я был приглашен к Керженцеву, который сообщил мне, что докладывал о работе над «Мининым», и тут же попросил меня в срочном порядке приступить к переделкам в либретто, на которых он настаивает. Кратко главное:

а) Расширение Минина (ария, которую можно отнести к типу «О поле, поле...»).

б) Противодействие Минину в Нижнем.

в) Расширение роли Пожарского.

г) Перенесение финала оперы из Кремля на Москву-реку — мост.

Что же предпринимаю я? Я немедленно приступаю к этим переделкам и