Перед нами предстало то, что Джеро надеялся уничтожить. То, что надеялся разрушить Два-Одиноких-Старика. То, куда я помогла привести войну.

Войну…

Я видела другие аэробли далеко впереди. За исключением одного, корпуса судов разрывали на части птицы и магия. Оставшийся Железный Флот плыл над Благодатью, над ее полями…

Над ее поселениями.

«Ты остановила Джеро, – сказала я себе, и дыхание перехватило. – Ты забрала свисток. Ты сорвала их план. Сигилы теперь не сработают. Ты их остановила. Ты всех спасла. Ты их остановила».

Надежда умеет пытать временем. Долгий холодный страх, который накапливается в груди, пока ты отчаянно желаешь, чтобы все стало лучше, чем есть, дурманит голову. Секунды складываются в часы, часы в дни. И каждый вдох, что ты делаешь или задерживаешь, ожидая события – это агония.

Именно это я испытывала, глядя на Флот. Пока я смотрела – минуты, часы, дни, я уже не понимала, – как он застыл в воздухе, как ложь, о которой ты пожалеешь, или, как правда, которую ты никогда не хотел сказать. Пока я ждала. Пока я смотрела. И сдерживала вдох.

Пока очень далеко, настолько, что я могла бы счесть это обманом зрения, брюхо первого аэробля не раскрылось. И крошечная черная штучка, незначительная, совершенно невнушительная, упала на землю.

И дом исчез.

Из земли вырвался столб огня. Отсюда он казался таким мелким, что можно было закрыть глаза и притвориться, что ничего не случилось. А потом упала еще одна. И еще. И над Благодатью расцвел пламенный сад.

Я вспомнила, каково это, смотреть с высоты на море огня.

И тех, кто в нем тонул.

– Нет.

Мой голос. Сорванный. Слабый. Потерялся на ветру.

– Нет.

Разрывая горло изнутри.

– Они это сделали, – прошептала я. – Эти сраные… эти мудилы… эти… эти…

Что толку от слов? Слова не вернут бомбы. Они бессильны объяснить, зачем Революция сбрасывала бомбы на поселение в наказание армии. Они ничего не смогут исправить…

И все же.

– Это несправедливо, – сказала я себе. – Я его остановила. Я все это остановила. Они не могут этого делать. – Я стиснула зубы. – НЕ МОГУТ!

– Ты и правда так думаешь?

Голос. Мысль? Нет…

– Нужно ведь так немного, чтобы убедить их причинить самим себе вред.

Биение сердца.

– Время идет, рушатся горы, высыхают реки. А они все равно убивают себя безо всякой причины.

В моей голове. В моем теле. В моей крови.

– Ну, что ж.

Впереди, среди облаков, на нашем пути вырисовывалась горная вершина. Величественная, искривленная, похожая на указующий перст.

– Может, поэтому они нас так очаровывают?

Только разглядев множество черепов животных, служивших ей головой, я поняла, что это не гора.

И тут до меня дошло.

Аэробль застонал и внезапно замер, заставив нас проскользить по палубе и врезаться в перила. Тело взорвалось болью, и мне едва хватило сил отползти в сторону, когда колоссальная рука из колючей лозы, деревьев и прутьев дотянулась и схватилась за корпус корабля. Каждый палец был больше меня в два раза. За ней протянулась вторая, и еще. Три уродливые конечности вцепились в аэробль, не давая ему сдвинуться.

Они оттянули перила вниз. Из-за края аэробля выглядывало жуткое месиво из черепов, костей, связанных вместе проволокой и веревками. У меня открылся рот. Я стиснула Лиетт, уставившись на него.

Чучело уставилось в ответ.

Оно отличалось от того, что было в Терассусе. Крупнее, яростнее, больше черепов и конечностей. Но я знала этот взгляд. Я знала огонь, пылающий внутри тела из костей и древесины. Я знала, что его сердце бьется ровно в такт моему.

– Я тебя чувствую, – прогрохотало из деревянного тела; голос был слишком мягким для такого уродливого существа. – Я чувствую, как твое тело рассыпается. Как клубятся в тебе мысли, – связка его черепов по-птичьи наклонилась вбок. – Это страх? Или любовь? Или все вместе? Или ты настолько примитивна, что теряешься в догадках, как я тебя нашел? Если бы я мог ответить и не сломить тебя.

Щепки и ветки сыпались с него при движении. Огромная туша повернулась к Лиетт, в пустых глазницах многочисленных черепов горел огонь.

– Если бы у нас было время.

Без раздумий, не успев сделать вдох, я загородила ее собой. Наставила на чучело Какофонию, навела его ухмылку на огромные головы. Здоровенная масса дерева, пламени и костей, похоже, особо не впечатлилась.

Не то чтобы я могла понять наверняка – все-таки это куча связанных, мать их, черепов.

– А, погоди-ка. Я узнаю то чувство, что поглощает тебя, – из груди чучела вместе со столбом дыма вырвался тяжкий вздох. – Это зияющая тщетность. Зарождающееся осознание того, что все, чем ты обладаешь, все, что ты можешь сделать, все, что есть ты – этого не хватит. Никогда не хватит. Это чувство таится в каждой молитве, в каждой отчаянной надежде.

Чучело перегнулось через перила. Лиетт сжала мою руку, и мы вдвоем попятились от сыпанувших с чучела пепла и щепок, когда нас накрыла его тень.

– Мои приверженцы тоже его источают, – зашипело оно. – Если бы ты могла чувствовать их так, как я. Пыл их преданности, порывы их страха – и чистый экстаз от ощущения, как оба этих чувства одновременно ломаются. Как и им, я предлагаю вам спасение.

Я видела его первый раз. Вспышка света и боли по глазам, как отголосок в тянущей старой ране. Я смотрела внутрь чучела, за переплетенные кости, за кровь и пламя, в его горящее сердце. В его глаза, неотрывно наблюдающие за мной.

Видящий Бог смотрел на меня. Он протянул ко мне одну из рук, маня.

– Отдай мне то, что принадлежит мне, и я верну тебе все, – произнес он. – Безопасность. Сохранность. Вам лишь нужно убедить себя, что эти вещи достижимы. Все, чего жаждет слабый человек. Все, в жажде чего ты боишься признаться. Оно может стать твоим. Просто верни мне брата.

Его деревянные пальцы вытянулись, скрипя и щелкая. Он раскрыл исполинскую ладонь.

– Верни Старейшего.

Старейшего?

Брата?

Дерьмо. Блядство. Да твою ж мать.

Как думаешь, можно ли сделать более пугающим десятиэтажное чудовище из костей и огня, которое способно тебя раздавить одним пальцем? Так вот, десятиэтажное чудовище из костей и огня, которое, к тому же сраный Скрат – точно страшнее.

Эта тварь – монстр, чучело, Видящий Бог, похер, как его называют его долбанутые последователи – не был ни богом, ни спасителем. Это был паразит. Зловонный клещ, оседлавший носителя, пьющий его кровь. Что он предложил Обители, чтобы они за ним последовали? Знали ли они вообще?