бледно светясь в несказанной ночи; он все пытался поговорить с Богом о своем брате, но постепенно уснул. Поспал, а потом проснулся посреди тяжелого, неприятного сна и больше заснуть так и не смог.

Во сне он вдоль какого-то хребта брел по глубокому снегу к темному дому, по пятам за ним шли волки, провожали до самой изгороди. Открывая клыкастые пасти, они прихватывали друг друга за бока, изгибисто струясь, обтекали его колени, бороздили носами снег, вскидывали головы, и тогда в морозном воздухе их выдохи окружали его клубами тумана; в лунной дорожке снег сверкал голубизной, волчьи глаза были как светлые топазы, а сами они — кто припадет к земле, кто заскулит, кто подожмет вдруг хвост, но больше ластились, а подошли к дому ближе — задрожали, оскалив белые-белые зубы и вывалив красные-красные языки. Дальше ворот не пошли. Всё оглядывались, озирались на темные силуэты гор. Он встал в снегу на колени, простер к ним руки, они касались его лица своими дикими мордами — коснутся и отпрянут, обдав теплым дыханием, пахнущим землей, душой земли. Когда последний из них вышел вперед, остальные стояли поодаль полукругом, и глаза их были как огни рампы, за которой мир, рассаженный рядами, а потом они развернулись и покатили прочь, махами помчались по снегам и среди снежной круговерти исчезли в зимней ночи. В доме спали его родители, и, когда он юркнул в постель, Бойд повернулся к нему и прошептал, что ему приснился сон, в котором Билли сбежал из дома, он проснулся, увидел пустую постель и подумал, что сон был в руку.

— Спи, засыпай, — сказал Билли.

— Ты не сбежишь, не бросишь меня, а, Билли?

— Нет.

— Ты обещаешь?

— Да. Я обещаю.

— Что бы ни случилось?

— Да. Что бы ни случилось.

— Билли!

— Спи, засыпай.

— Билли!

— Ш-ш-ш. Их разбудишь.

Все бы ничего, но в этом сне Бойд тихо сказал ему, что их уже не разбудишь.

Долго, долго он ждал рассвета. Встал, прошелся по пустынной прерии, посмотрел на восток, не светает ли. В сером преддверии дня на акациях заворковали голуби. С севера налетел ветер. Билли скатал одеяло, доел последние тортильи с крутыми яйцами, которые женщина дала ему в дорогу, поседлал коня и пустился в путь, как раз когда солнце полезло из-под земли на востоке.

Не прошло и часа, хлынул дождь. Билли отстегнул привязанное сзади одеяло, набросил на плечи. Видно было, как дождь белесой стеной мчит через пустыню, и тут же он замолотил по плоской серой глине bajada,[485] которую Билли как раз пересекал. Конь упорно брел дальше. Пес рядом. Все они имели вид тех, кем и были, — отверженных, пришельцев в чуждом мире. Бездомных, загнанных, истомленных.

Ехал весь день по широкой barrial,[486] разделяющей поля у реки, потом по длинной прямой дороге, ответвившейся на запад. Дождь ослабел, но не прекратился. Накрапывало целый день. Дважды он замечал впереди, в прерии, всадников, останавливался, но всадники ехали своей дорогой. Вечером перевалил через железнодорожную ветку и оказался в пуэбло Мата-Ортис.

Остановил коня у двери маленького синего магазинчика, спешился, привязал коня к столбику, вошел и оказался в полутьме. Услышал обращенный к нему голос. Женский. Спросил, нет ли у них в деревне врача.

— ¿Médico? — переспросила женщина. — ¿Médico?[487]

Она сидела в кресле у торца прилавка с чем-то похожим на мухобойку в скрещенных руках.

— En este pueblo,[488] — сказал он.

Она посмотрела на него долгим взглядом. Будто пытаясь убедиться в том, что он действительно болен. Или ранен. Она сказала, что ближе, чем в Касас-Грандес, он доктора не найдет. Затем она привстала с кресла и, закричав «кыш, кыш», принялась махать на него своей шлепалкой.

— Что такое, мэм? — сказал он.

Смеясь, она повалилась обратно в кресло. Приложив ладонь к губам, покачала головой.

— No, — сказала она. — No. El perro. El perro. Dispensante.[489]

Он обернулся и увидел, что в дверях стоит пес. Все еще смеясь, женщина тяжело поднялась, потянувшись к старым очкам в проволочной оправе. Установила их у себя на переносице, взяла его за руку и повернула к свету.

— Gúero, — сказала она. — ¿Busca el herido, no?[490]

— Es mi hermano.[491]

Постояли молча. Его руку она не отпускала. Он попытался заглянуть ей в глаза, но стекла очков давали блики, к тому же одно стекло было тусклым от грязи, как будто она вообще этим глазом не видит, а потому и не находит нужным его протереть.

— ¿El vivía?[492] — сказал он.

Она сказала, что, когда его везли мимо ее двери, он был жив, кроме того, люди бежали за грузовиком до околицы, так что, пока он был здесь, в Мата-Ортис, он был жив, а что было дальше, кто может сказать?

Он поблагодарил ее и повернулся уходить.

— ¿Es su perro?[493] — сказала она.

Он сказал, что это собака брата. Она сказала, что она так и подумала, потому что у собаки озабоченный вид. Она выглянула на улицу, где стоял конь.

— Es su caballo,[494] — сказала она.

— Sí.

Она кивнула.

— Bueno, — сказала она. — Monte, caballero. Monte у vaya con Dios.[495]

Он поблагодарил ее, подошел к коню, отвязал его и сел верхом. Повернувшись, коснулся поля шляпы и поклонился женщине, которая стояла в дверях.

— Momento,[496] — крикнула она.

Он подождал. Через мгновение к двери вышла девочка, протиснулась мимо женщины, подошла к стремени его коня и подняла взгляд на него. Она была очень хорошенькая и сильно стеснялась. Подняла руку со сжатым кулачком.

— ¿Qué tiene?[497] — сказал он.

— Tómelo.[498]

Он опустил руку, и она положила в нее маленькое серебряное сердечко. Он поднял его к свету и осмотрел. Спросил ее, что это такое.

— Un milagro,[499] — сказала она.

— ¿Milagro?[500]

— Sí. Para el gúero. El gúero herido.[501]

Он повертел сердечко в руке, потом бросил взгляд на нее.

— No era herido en el corazón,[502] — сказал он.

Но она лишь смотрела в сторону и не отвечала, а он поблагодарил ее и опустил сердечко в карман рубашки.

— Gracias, — сказал он. — Muchas gracias.[503]

Так больше ничего и не сказав, она отступила в сторону.

— Que joven tan valiente,[504] — сказала она.

Он согласился, что да, конечно, его брат храбрый, затем снова тронул поле шляпы, махнул рукой старой женщине, все еще стоявшей в дверях со своей шлепалкой, сжал коня шенкелями и пустился дальше по единственной улочке деревни Мата-Ортис к северу, в направлении Сан-Диего.

Было темно, обложные дождевые тучи закрывали звезды, но вот и знакомый мост, а после него