— Привет, Саймон, — облачко дыхания морозным туманом закрыло ее лицо.

Он начал было сгибать колено для глубокого поклона, но она уже отвернулась. Еще один камешек со стуком упал в колодец. Он решил сесть рядом, что было бы вполне естественно, но единственным пригодным для этого местом был край колодца, так что Саймон мог либо оказаться в неловкой близости к принцессе, либо сидеть, повернувшись к ней спиной. Лучше уж было оставаться на ногах.

— Как вам тут живется? — спросил он наконец.

Она вздохнула.

— Мой дядя обращается со мной так, как будто я сделана из яичной скорлупы и паутинок и могу разбиться вдребезги, если подниму что-нибудь тяжелое или кто-нибудь толкнет меня.

— Я уверен… Я уверен, что он просто хочет, чтобы вы были в безопасности. Вы совершили очень рискованное путешествие, прежде чем попасть сюда.

— Мы, кажется, путешествовали вместе, но никто не ходит за тобой и не следит, как бы ты не ободрал коленку. Они даже учат тебя владеть мечом!

— Мири… Принцесса! — Саймон был шокирован. — Но вы же не собираетесь сражаться с мечом в руках, верно?

Она посмотрела на него, и глаза их встретились. На мгновение взгляд ее засиял, как полуденное солнце, и какая-то необыкновенная решимость была в нем; почти сразу же принцесса опустила глаза.

— Нет, — сказала она. — Наверное нет. Но, о, я действительно хочу сделать хоть что-нибудь!

Саймон с удивлением услышал подлинную боль в ее голосе и вспомнил в этот момент, какой она была во время подъема к Переходу — безропотная, сильная, самый надежный спутник, какого только можно было пожелать.

— Что… что вы хотите делать?

Она снова подняла глаза, довольная тем, как серьезно он спросил об этом.

— Ну, — начала она, — ты ведь знаешь, что Джошуа никак не может убедить Дивисаллиса, что его господин, герцог Леобардис, должен поддержать принца в борьбе с моим отцом. Дядя мог бы послать меня в Наббан!

— Послать вас… в Наббан?

— Ну конечно! — Она нахмурилась. — По материнской линии я происхожу их дома Ингадаринов, это очень знатный наббанайский род. Моя тетя замужем за Леобардисом. Кто же лучше меня может уговорить герцога? — Она выразительно всплеснула затянутыми в кожаные перчатки руками.

— О… — Саймон не знал, что и сказать. — Но Джошуа, наверное, думает, что это будет… будет… я не знаю. — Он подумал. — Я хотел сказать, что, может быть, дочери Верховного короля не следует устраивать заговор против него?

— А кто лучше меня знает Верховного короля? — Она уже сердилась.

— А вы… — Он осекся, но любопытство все-таки победило. — Что вы чувствуете к своему отцу?

— Ты хочешь сказать, ненавижу ли я его? — В ее голосе звучала горечь. — Я ненавижу то, чем он стал. Я ненавижу то, на что его толкают люди, которые окружают его. Если его сердце вдруг смягчится и он увидит, что творит, и раскается — что ж, тогда я снова смогу любить его.

Целая процессия камешков отправилась в колодец. Саймон молча стоял рядом, чувствуя себя крайне неловко.

— Извини, Саймон, — нарушила молчание принцесса. — Я разучилась разговаривать с людьми. Моя старая няня была бы в ужасе от того, во что я превратилась, бегая по лесам. Как ты живешь и что ты делаешь?

— Бинабик просил меня отправиться вместе с ним по поручению Джошуа, — сказал он, поднимая больную тему куда более резко, чем собирался. — На север, — добавил он значительно.

Вместо того, чтобы отразить тревогу и страх, на которые он рассчитывал, лицо принцессы как будто осветилось изнутри. Хотя она и улыбнулась ему, казалось, что Мириамель его не видит.

— О Саймон, — сказала она, — как мужественно! Как это хорошо! Ты можешь… когда вы уходите?

— Завтра ночью, — ответил он, мрачно осознавая, что «просил поехать» каким-то таинственным образом превратилось в «уходите». — Но я еще не решил, — продолжал он слабым голосом. — Я думал, я еще понадоблюсь здесь, в Наглимунде, чтобы с пикой защищать стены, когда начнется осада, — последнее добавление было сделано на случай, если она вдруг подумает, что Саймон остается работать на кухне или что-нибудь в этом роде.

— Ох, Саймон, — сказала Мириамель, внезапно сжав его холодные пальцы тонкой рукой в кожаной перчатке. — Если моему дяде нужно, чтобы ты пошел в ними, ты должен! У нас остается так мало надежд, судя по всему тому, что я слышала.

Она подняла руки и быстро развязала повязанный вокруг шеи небесно-голубой шарф, тонкую прозрачную полоску. Ее принцесса протянула Саймону.

— Возьми это и носи — для меня, — сказала Мириамель. Саймон почувствовал, как кровь хлынула к его щекам, и постарался удержать губы, разъезжавшиеся в потрясенной улыбке простака.

— Спасибо… принцесса, — вымолвил он наконец.

— Если ты будешь носить его, — сказала она, вставая, — получится, почти как будто я сама там, с вами. — Она присела в шутливом реверансе и засмеялась.

Саймон безуспешно пытался понять, что именно произошло и как оно могло произойти так быстро.

— Так оно и будет, принцесса, — сказал он. — Как будто вы с нами.

Что-то в том, как он это сказал, изменило ее настроение; выражение лица принцессы стало спокойным, даже грустным. Она снова улыбнулась, но теперь в улыбке ее была печаль, и быстро шагнула вперед, так ошеломив Саймона, что он чуть не поднял руку, чтобы защититься. Мириамель прикоснулась холодными губами к его щеке.

— Я знаю, ты будешь храбрым, Саймон. Возвращайся невредимым. Я буду молиться за тебя.

Сказала — и исчезла, пробежав через двор, словно маленькая девочка. Темный капюшон мелькнул дымным облачком и скрылся в сумрачной арке перехода. Саймон стоял неподвижно, держа в руке легкий голубой шарф. Он думал об этом подарке и о том, как она улыбнулась, когда поцеловала его, и чувствовал, как горячее светлое пламя разгорается в его груди. Казалось, он еще не полностью осознал, что в безбрежном сером холоде, надвигающемся с севера, только что зажегся единственный факел. Крошечный яркий огонек в гуще ужасной бури… но даже одинокий огонь может привести усталого путника к дому целым и невредимым.

Он бережно скатал мягкую ткань в шарик и спрятал его у себя на груди.

— Я рада, что ты не стал медлить, — сказала леди Воршева. Ее темные глаза, казалось, отражали роскошь желтого платья.

— Большая честь для меня, моя леди, — ответил монах, взгляд его блуждал по комнате.

Воршева резко рассмеялась:

— Похоже, что ты единственный человек в этом замке, который считает честью навестить меня. Впрочем, это неважно. Ты понял, что должен делать?

— Я уверен, что понял все правильно. Трудно будет только выполнить мою задачу, понять ее куда легче.

— Хорошо. Тогда тебе нечего больше ждать, и чем больше промедлений, тем меньше шансов на успех. И больше свободы для болтливых языков.