Потное лицо Рэндолфа прорéзали морщины.

— И сколько их, по-твоему? Сколько людей на стороне этого сукина сына?

Большой Джим покачал головой:

— Трудно сказать, Пит, но это — большое дело. Наверняка планировалось и готовилось долгое время. Нельзя указать только на тех, кто недавно появился в городе, и заявить — это они. Некоторые могли жить годы, десятки лет. Таких называют кротами.

— Господи. Но почему, Джим? Почему?

— Я не знаю. Может, это эксперимент и мы — подопытные кролики. Может, борьба за власть. Я не удивлюсь, если в этом окажется замешан бандит, который сидит сейчас в Белом доме. Главное, мы должны повышать бдительность и следить за лжецами, которые пытаются торпедировать наши усилия по наведению порядка.

— Ты думаешь, она? — Чиф мотнул головой в сторону Джулии, которая наблюдала, как ее дом и дело всей жизни превращается в дым, тогда как Горас сидел рядом и тяжело дышал от жары.

— Точно я не знаю, Пит, но как она вела себя днем? Ворвалась в участок, требовала встречи с Барбарой. Что ты про это скажешь?

— Да. — Рэндолф теперь пристально смотрел на Джулию Шамуэй. — И сожгла собственный дом, что может быть лучшим прикрытием?

Большой Джим наставил на него палец, словно говоря: Тут ты попал в десятку.

— Мне надо прилечь. Свяжись с Джорджем Фредериком. Скажи ему, пусть не спускает глаз с этого льюистонского канака.

— Хорошо. — Рэндолф отцепил рацию.

За их спиной закричал Фернолд Боуи:

— Крыша падает! Все, кто на улице, отходите! Те, кто на крышах соседних зданий, приготовьтесь! Приготовьтесь!

Большой Джим, положив руку на дверцу «хаммера», наблюдал, как обрушилась крыша «Демократа» и в черное небо взвились мириады искр. Мужчины, стоявшие на крышах соседних домов, проверили, что сопла насосов их коллег смотрят на цель, и застыли наготове, чтобы залить любую искру, которая добралась бы до крыши.

Выражение лица Шамуэй в момент обрушения крыши «Демократа» принесло сердцу Большого Джима больше пользы, чем все ёханые лекарства и кардиостимуляторы этого мира. Долгие годы ему приходилось мириться с ее еженедельными тирадами, и пусть он никогда бы не признал, что боялся Шамуэй, раздражала она его изрядно.

Но посмотрите на нее теперь. Выглядит так, будто пришла домой и нашла мать умершей на горшке.

— Сейчас ты смотришься лучше, — заметил Рэндолф. — И бледность с лица ушла.

— Я и чувствую себя лучше. Но все равно поеду домой. Немного придавлю.

— Хорошая идея! Ты нам нужен, друг мой. Больше, чем когда бы то ни было. И если этот Купол не исчезнет… — Рэндолф покачал головой, его глаза по-собачьи преданно смотрели в лицо Большому Джиму. — Не знаю, как мы выживем без тебя, вот что я хочу сказать. Я люблю Энди Сандерса, как брат, но в голове у него пустовато. И от Андреа Гриннел пользы, что от жестянки, после того как она упала и повредила спину. Ты тот клей, что сцепляет Честерс-Милл в единое целое.

Большого Джима тронули эти слова. Он схватил руку Рэндолфа и пожал.

— Я отдам жизнь за этот город. Так я его люблю.

— Знаю. Я тоже люблю. И никому не удастся украсть его у нас.

— Ты все понимаешь правильно.

Ренни уехал, взобравшись на тротуар, чтобы обогнуть кордон из двух полицейских автомобилей, которые блокировали въезд в деловой район со стороны городской площади. Сердце вновь билось ровно (ну, почти), но тревога тем не менее не отпускала его. Он понимал, что должен повидать Эверетта. Мысль эта ему не нравилась. Эверетт входил в число смутьянов, которые поднимали бучу в тот самый момент, когда городу требовалось сплотиться. Опять же врачом он не был. Большой Джим скорее обратился бы со своими сердечными проблемами к ветеринару, но в городе не имелось ни одного. Ему оставалось лишь надеяться, что Эверетт подскажет ему эффективное лекарство, если оно потребуется, чтобы упорядочить сердцебиение.

Что ж, подумал он, любое его назначение я смогу проверить через Энди.

Ренни больше тревожило совсем другое, связанное с фразой Пита: «Если этот Купол не исчезнет…»

Правда, именно по такому поводу Большой Джим как раз не волновался, даже наоборот. Но если бы Купол исчез слишком быстро, Ренни оказался бы в щекотливом положении, пусть даже лабораторию по производству мета и не обнаружат. Обязательно найдутся ёханые бабаи, которые поставят под сомнение его решения. Одно из правил политической жизни, которое он усвоил давным-давно, гласило: «Те, кто может, делают; те, кто не может, задают вопросы по решениям тех, кто может». И вот эти последние никогда не поймут: все, что он делал или приказывал сделать, даже бросание камней у супермаркета нынешним утром, служило на благо города. И в первую очередь этого не поймут влиятельные друзья Барбары, потому что не захотят понять. В том, что у Барбары есть друзья, могущественные друзья, Большой Джим не сомневался с того самого момента, как увидел письмо президента. Но сейчас сделать они ничего не могли. И Большой Джим хотел, чтобы ситуация оставалась неизменной еще пару недель. Может, месяц-другой.

По правде говоря. Купол ему очень даже нравился.

И такое вот отношение к Куполу у Большого Джима не изменится по крайней мере до того момента, пока пропан, сосредоточенный у радиостанции, не будет вновь распределен по всему городу. Пока лаборатория не будет демонтирована, а складское помещение, в котором она располагалась, не превратится в пепел (еще одно преступление, которое спишут на сообщников Барбары). Пока Барбара не будет предан суду и полицейская расстрельная команда не приведет приговор в исполнение. Пока вина за проделанное в период кризиса не ляжет на многих и многих, а все почести достанутся ему одному.

Так что пока Купол мог и постоять.

Большой Джим решил, что преклонит колени и помолится за это перед тем, как лечь спать.

Сэмми хромала по больничному коридору, глядя на фамилии на дверях палат и заглядывая в те, где имен не было, на всякий случай. Она уже начала волноваться, что этой суки здесь нет, когда подошла к последней и увидела пришпиленную кнопкой открытку, на которой мультяшный пес спрашивал: «Я слышал, тебе нездоровится?»

Сэмми достала из-за пояса джинсов пистолет Джека Эванса (пояс уже не впивался в тело, ей наконец-то удалось немного похудеть, лучше поздно, чем никогда). Мушкой раскрыла открытку. Внутри мультяшный пес лизал себе яйца и спрашивал: «Тебе полизать зад?» Подписали ее Мел, Ренни-младший, Картер и Френк. Именно такого изысканного юмора и следовало, по мнению Сэмми, от них ожидать.

Стволом она распахнула дверь. Увидела, что Джорджия не одна. Но присутствие второго человека не поколебало спокойствия и полнейшей умиротворенности, которые ощущала Сэмми. Возможно, поколебало бы, если б на стуле спал невинный человек — скажем, отец этой суки или дядя, — но на стуле спал Френки, большой любитель полапать сиськи. Тот, кто изнасиловал ее первым, говоря ей, что она должна раскрывать рот, только когда стоит на коленях. И тот факт, что он спал, ничего не менял. Потому что такие парни, просыпаясь, всегда брались за старое.