логический изъян. И всего несколько недель назад он бы честно сказал, что обо всем этом думает. Но тогда он был странствующим бардом, играющим на друидских жертвоприношениях, примерным пареньком, который не пил, не ругался и не водился с дурными компаниями.

А сейчас ему позарез нужно было это пианино. Да, звук будет в самый раз.

Он щелкал пальцами в такт свои мыслям.

— Но у нас некому на нем играть, — напомнил Утес.

— Вы достаете пианино, а я — пианиста, — пообещал Золто.

Они то и дело посматривали на гитару.

Волшебники в полном составе прибыли к органу. Воздух вокруг инструмента вибрировал и колыхался.

— Что за жуткий шум! — закричал профессор современного руносложения.

— Не знаю! — крикнул в ответ декан. — А музычка ничего, запоминается!

Синие искры бегали по трубам органа. У пульта управления всей содрогающейся конструкции восседал библиотекарь.

— А кто качает мехи? — заорал главный философ.

Чудакулли заглянул за орган. Рукоятка насоса опускалась и поднималась без посторонней помощи.

— Этого я не потерплю, — пробормотал он. — Где угодно, но не в моем Университете. Это ХУЖЕ СТУДЕНТОВ.

Он поднял арбалет и выпустил стрелу прямо в главные мехи.

Раздался продолжительный визг в тональности ля, после чего орган взорвался.

События следующих нескольких секунд были воссозданы во время обсуждения в магической, где обычно собирались преподаватели, чтобы выпить чего-нибудь покрепче или, в случае казначея, теплого молока.

Профессор современного руносложения клялся и божился, что шестидесятичетырехфутовая труба-грависсима улетела в небо на столбе пламени.

Заведующий кафедрой беспредметных изысканий и главный философ сказали, что, когда они нашли библиотекаря, торчащего вверх ногами в фонтане на Саторской площади, далеко за пределами Университета, тот постоянно твердил «у-ук» и глупо улыбался.

Казначей сообщил, что у него на кровати прыгали и резвились обнаженные молодые девушки, но казначей постоянно их видел, особенно если долго не выходил на свежий воздух.

Один декан ничего не сказал.

Его глаза остекленели.

Искры бегали по волосам.

Он думал о том, разрешат ли ему выкрасить спальню в черный цвет.

…Ритм звучал и звучал…

Жизнеизмеритель Диона стоял в центре огромного письменного стола. Смерть Крыс задумчиво расхаживал вокруг и едва слышно попискивал.

Сьюзен тоже смотрела на жизнеизмеритель. Песок в верхней колбе закончился, ни крупинки не осталось, но сейчас ее заполняло нечто другое, загадочная субстанция бледно-синего цвета. Неистово клубясь, как встревоженный дым, она неспешно перетекала в нижнюю колбу.

— Ты когда-нибудь что-нибудь подобное видел? — спросила Сьюзен.

— ПИСК.

— Я тоже.

Сьюзен встала. Сейчас, немножко попривыкнув, она начала понимать, что тени, пляшущие на стенах, вполне материальны и являются составной частью дома. На лужайке перед особняком стоял планетарий. Эти призрачные тени почему-то вызвали воспоминания именно о нем, хотя Сьюзен понятия не имела, какие звезды и какие галактики он показывает. Тени казались ей проекциями предметов, слишком странных даже для этого странного измерения.

Она хотела спасти жизнь пареньку — и ее желание было правильным. В этом она не сомневалась. Только увидев его имя, она сразу поняла… поняла, что это очень важно. Сьюзен унаследовала часть памяти, раньше принадлежавшей Смерти. Она не могла знать этого паренька, но, быть может, ее дед был знаком с ним. Эти имя и лицо засели в ее сознании настолько глубоко, что все остальные мысли теперь кружились вокруг них по орбите.

Но она не успела вмешаться. Что-то опередило ее.

Она поднесла жизнеизмеритель к уху.

И вдруг поняла, что топает ногой в такт какой-то мелодии.

И вдруг поняла, что далекие тени пришли в движение.

Соскочив с ковра на настоящий пол, она бросилась к границам комнаты, к ее стенам.

Тени выглядели так, как выглядела бы математика, если бы вдруг стала материальной. Огромные графики… изображающие неизвестно что. Стрелки, похожие на часовые, но высотой с большое дерево, медленно прорезали воздух.

Смерть Крыс вскарабкался ей на плечо.

— Полагаю, ты понятия не имеешь, что происходит?

— ПИСК.

Сьюзен кивнула. Когда приходит должный срок, крысы умирают. Они не пытаются обмануть Смерть и вернуться из мертвых. Крыс-зомби не существует. Крысы знают, когда приходит время поднять лапки.

Она снова посмотрела на часы. Паренек — как правило, именно так все девочки называют представителей противоположного пола на несколько лет старше их самих — взял аккорд на гитаре (или что там у него было в руках), и история исказилась. Или сдвинулась. Или как-то переменилась. Не только она, но что-то еще не желало его смерти.

Было два часа ночи. Шел дождь.

Констебль Детрит из Ночной Стражи Анк-Морпорка охранял здание Оперы. Этому подходу к выполнению своих должностных обязанностей он научился у сержанта Колона. Если тебя посреди ночи застигает проливной дождь, иди и охраняй что-нибудь большое, с удобными широкими карнизами. Сержант Колон придерживался подобной политики уже долгие годы, и в результате не была украдена ни одна анк-морпоркская достопримечательность[38].

Событиями ночь была небогата. Примерно час назад с неба упала шестидесятичетырехфутовая органная труба. Детрит, конечно, осмотрел воронку — но можно ли отнести произошедшее к преступной деятельности? Кроме того, лично он всегда считал, что органные трубы появляются на свет именно таким образом.

А последние пять минут из Оперы доносились какой-то глухой грохот и звон. Этот факт Детрит отметил и зафиксировал, но ничего не предпринял. Ему не хотелось выставляться дураком перед товарищами. В театре Детрит ни разу не был, а потому не знал, какие звуки там считаются нормальными в два часа ночи.

Парадная дверь распахнулась, и через порог, скособочась, перелез некий предмет странной формы. Передвигался он довольно странно — несколько шагов вперед, два шага назад — и, кроме того, разговаривал сам с собой.

Детрит опустил взгляд. Он увидел… по меньшей мере семь ног самых разных размеров, и только четыре из них были со ступнями. Он неуклюже подошел к ящику и постучал по боковой стенке.

— Эй, эй! Это что такое? — произнес он, старательно выговаривая слова.

Ящик остановился.

— Мы — пианино, — откликнулся он.

Детрит обдумал услышанное. Он не знал, что такое рояль.

— А пианино умеет ходить? — спросил он.

— Но у него… у нас же есть ноги, — весьма логично ответило пианино.

Детрит вынужден был согласиться с этим доводом.

— Но сейчас середина ночи, — вспомнил он.

— Даже пианино должно когда-нибудь отдыхать, — заявило пианино.

Детрит почесал затылок. Это звучало вполне разумно.

— Ну… тогда хорошо.

Пианино дернулось, спустилось по мраморным ступеням и скрылся за углом.

По дороге оно продолжало разговаривать само с собой.

— Как думаешь, сколько у нас времени?

— Должны успеть добраться до моста. Он недостаточно умен, чтобы