отлет в Штаты. Да и обосновать его он мог чем угодно. Вплоть до того, что произошло что-то непредвиденное с его женой в Нью-Йорке и он вынужден был срочно вернуться домой.

— Может, ты в чем-то и прав, — пожал плечами Бусурин. — И все-таки я не уверен, что при успешном развитии сценария, если, конечно, Даугелю действительно отводилась в нем какая-то серьезная роль, он не мог не задуматься о том, что его внезапный отлет из Москвы может вызвать серию нежелательных для его персоны вопросов, вплоть до того, что ему будет отказано впредь во въездной визе.

С этим не мог не согласиться и Стогов.

— Может, что-то пошло наперекосяк и заставило Даугеля нервничать?

— Возможно. Знать бы только, что именно заставило его всполошиться.

— Утечка информации? Даугелю стало известно о том, что всплыла правда о смерти Державина?

— Возможно и это, — согласился с капитаном Бусурин. — По крайней мере ничего иного и более умного на данный момент предположить не можем. Кстати, кто конкретно мог знать о настоящей причине смерти Державина?

— Ну-у, если не считать нас и Головко… — И Стогов чисто по-детски стал загибать пальцы.

— Всё, дальше можешь не вспоминать, — громыхнул полковничьим баском Бусурин. — И без того более чем предостаточно. Видать, как только пошла утечка информации, зашевелились клопы; подогревать стало.

Он замолчал надолго, видимо пытаясь просчитать возможный канал утечки информации, наконец произнес негромко:

— Ладно, капитан, с этим делом нам еще придется разбираться и разбираться, а сейчас… Что намечаешь делать?

— Надо бы тот номер досмотреть, в котором Даугель жил. И если горничная не вылизала его подчистую…

Заметив скептический взгляд шефа, он осекся на полуслове, однако тут же продолжил свою мысль:

— Я, товарищ полковник, конечно, понимаю, что надежды на проработку номера мало, как понимаю и то, что этим самым мы еще больше насторожим заказчика убийства, однако я спать не смогу, если не проведу досмотра. И еще одно, пожалуй, главное. При Даугеле находился мобильник, сейчас идет его распечатка.

— Хорошо, — согласился Бусурин. — Головко поставлен в известность?

— Так точно, еще утром созвонились. Доставлен акт экспертизы по телефонной трубке.

— Так чего ж ты молчишь?

— Так оно ж, вроде бы, и так все ясно, товарищ полковник, а тут Даугель…

— Оправдываться будешь потом. Что по трубке?

— Если в двух словах, то это фосфорсодержащее соединение, вызывающее остановку сердца.

На лице Бусурина отразилось нечто, напоминающее усмешку обиженного на жизнь бульдога.

— Выходит, правы господа эмигранты, обнародовав версию, что Державин был неугоден кому-то в России? Правы, капитан, правы! А от себя лично добавлю: тот, кто охотился за Державиным, сделал все от него зависящее, чтобы скрыть факт заказного убийства. Как говорится, помер Максим, да и хрен бы с ним, а оно вон как обернулось.

Он покосился на Стогова, будто он был виноват в двойном убийстве бывших соотечественников, и чтобы уже окончательно добить капитана, столь же хмуро произнес:

— Справка по Державину готова?

— Запрос направлен в архив, и думаю, не позже, чем завтра…

— Завтра… — пробурчал Бусурин. — Разболтались, мать бы вашу в Караганду! Но теперь уже мне нужна не кастрированная объективка, а развернутая информация не только о профессиональной деятельности Державина в свою бытность в СССР, но и об истинных причинах его отъезда в Штаты. Всё! Свободен!

Глава 7

Досмотр номера, из которого выехал Рудольф Даугель, не принес ничего такого, что могло бы уже напрямую заявить о его причастности к убийству Державина, и этого, естественно, не мог упустить Маканин, с обидой в голосе заявивший Головко, что трудно найти черную кошку в черной комнате, тем более если ее там нет и никогда не было.

Головко на это только руками развел, мол, мы тоже не боги, всякое в работе бывает. Но порой и такое бывает, что даже палка стреляет.

Подобная постановка вопроса, видимо, не очень-то устраивала начальника гостиничной службы безопасности, и он, продолжая держать себя в нужных рамках, хмуро спросил:

— Вопросы ко мне eщё будут?

— Да вроде бы нет, — пожал плечами Головко, покосившись при этом на Стогова.

Тот также отрицательно качнул головой. За те часы, что они просидели с Маканиным, просматривая видеозаписи наружного и внутреннего наблюдения, которые охватывали не только парадный вход «Стрельни», но и огромный холл на первом этаже гостиницы, Маканин вынужден был давать свои собственные комментарии и пояснения относительно отдельных эпизодов, в чем он видел прямой выпад против него как человека, отвечающего за безопасность клиентов гостиницы, они успели настолько устать друг от друга, что уже не чаяли, когда же всё это закончится и они наконец-то расстанутся навсегда.

Свободен, как сопля в полете, — вертелось на языке у Стогова, однако он заставил себя сдержаться, чтобы не выказывать особых «симпатий» гостиничному служаке. Он мог еще пригодиться при дальнейшей разработке обслуживающего персонала и гостей «Стрельни», хотя просмотр видеозаписей не дал ровным счетом ничего. На всех тех кадрах, где появлялся Державин, он был один.

Заявив Головко, что его ждут «производственные дела», Маканин проводил следователя с капитаном до бара, из дверей которого сочились дурманящие запахи свежемолотого жареного кофе, демонстративно откланялся и спорым шагом уверенного в себе человека направился к лифтовому стояку.

— Ну что, по рюмахе? — предложил Стогов, направляясь к стойке бара, за которой красовался явно скучающий без работы дюжий, плечистый молодец.

— Да вроде бы рановато еще, — попытался возразить Головко.

— Рановато для того, кто начинает работать в девять, — хмыкнул Стогов. — А мы с тобой вкалываем, как негры на плантациях, круглосуточно.

— Так-то оно так, — согласился с ним Головко, — но мне нынче еще на начальство выходить придется, а оно, сам знаешь…

Капитан ФСБ Андрей Стогов прекрасно знал, что такое «выход на начальство с докладом», и потому только участливо кивнул головой, искренне сочувствуя следователю.

— Тогда как знаешь, а я уж, прости за прямоту, как могу.

И уже остановившись напротив вскинувшегося навстречу бармена:

— Моему товарищу двойной кофе, парочку симпатичных бутербродов и салатик, да и мне, пожалуй, то же самое и сто пятьдесят вприпляс.

— Водочки? — осведомился понятливый бармен.

— Естественно, не коньяку.

Невольно усмехнувшись явно не капитанскому размаху Стогова, Головко полез было в карман за деньгами, но Андрей так прошелся по нему взглядом, что Семену даже стыдно стало.

— Не понял! — хмыкнул он, пряча деньги обратно в кармашек.

— А чего тут понимать? — отозвался Стогов. — Имею право угостить. Жмурик-то мой.

Поджидая за столиком Стогова, который, по его собственному признанию «с раннего утра руки не умывал», Головко чисто машинально прошелся взглядом по потолочному бордюру, чуть ниже которого обычно крепились камеры