Может, даже наверняка, и еще кто объявится. Черный Реестр длинный, а они, Зо́рченковы, тут недавно. Будет время – со всеми, кто есть, познакомятся. Зюзи народ компанейский.

И – малоосвоенное место, есть чем зюзям заняться. Тем более глобальное потепление кругом. И людей полным-полно, а зюзям такое окружение на руку – теплообмен интенсивнее.

В общем, не то что в родном селе, в Старозюзине их фамильном. Там зюзя на зюзе сидит и зюзей погоняет. Полдеревни Зюзиных, Зорченковых тоже много. Все как облупленные. Многие пить пристрастились, да не пивка литр-другой, а до потери сознания и сути. Недаром присловье пошло: «Напился как зюзя».

Нет, тут лучше. А захочется родню проведать – так вот оно, Старозюзино, в двадцати верстах всего.

Но пока что не тянет. Да и некогда – дел полно. В супермаркетах, положим, без него, без Захара, с холодильным оборудованием справляются. Зато во Дворце зимнего спорта он лучший ледовар. Кто бы, собственно, другого ждал… А Зойка фигурное катание освоила, что твоя Роднина. Она, Ирина Константиновна, кстати, на четверть зюзя.

Ну, правда, Зойка-то в большой спорт не лезет. Чистокровной зюзе не положено. Зато детишек ко льду приучать, к холоду – это миссия. Даже не так: Миссия.

Захар прикончил уже обе бутылки. Посмотрел на часы. Минут через двадцать Зоя выйдет, можно еще одну себе позволить. Взял, охладил быстро, поднес к губам.

– Пиво распиваем в общественном месте? – с сильным южнорусским акцентом спросил появившийся неведомо откуда неприятного вида милиционер. Пыльный весь какой-то. Потный. И явно склочный. К тому же – Захар присмотрелся – пьяный. Не в зюзю, но ощутимо.

Сержант вдруг покачнулся и принялся шарить по карманам.

– Какая с-сука ко мне лазила?.. – невнятно пробормотал он. – Был же стольник… Найду – убью на хер… – Потом встрепенулся, мутно взглянул на Захара и проговорил: – Ну шо?

Ледовар насторожился. На всякий случай он осторожно просканировал сержанта – да, так и есть! Конечно, это не человек. Должен бы и его, Захара, признать, только не признает почему-то.

– А кому мешаю? – Зюзя решил поразвлечься.

– Закону! – важно объявил сержант. – Придется пройти, гражданин. Для начала – документы предъявите.

– А представляться закон вам, товарищ сержант, не предписывает? – спросил Захар. – Удостоверение показать? Или с людишками и так сойдет?

– Сержант милиции Шишенко, – буркнул милиционер. Вытащив из нагрудного кармана замызганную красную книжечку, он развернул ее и сунул под нос Захару. – Довольны?

– Еще как, – весело сказал Захар и дунул на удостоверение, мгновенно покрывшееся густой изморозью. – А ты доволен, друг? – спросил он и засмеялся.

– Тьфу ты, – пробурчал сержант. – Снова об том же самом месте…

– Нарывался уже, что ли? Так повнимательнее будь!

– Слышь, – забеспокоился вдруг Шишенко, – ты мне это… корку-то разледени, а то несолидно!

– Давай, – согласился Захар.

Шишенко протянул ему книжечку, зюзя втянул в себя воздух – изморозь исчезла.

– Ух ты, – пробормотал сержант. Потом напряженно задумался. – А ты, это… пиво остудить могёшь?

Захар только усмехнулся. Шишенко кинулся к окошку, что-то резко прогнусил и через секунду протягивал зюзе бутылку недешевого импортного «Пильзнера». Вот сука, подумал Захар. Бесплатно же. И не колдовством каким-нибудь взял, а – формой ментовской, вот что главное-то.

Он прикоснулся к бутылке, задержал руку чуть дольше, чем нужно, и сказал:

– Три минуты подожди – оно хорошо охладится. Главное, все три минуты бегом беги. Только к себе бутылку не прижимай, а то ты горячий какой-то.

Шишенко вытянул перед собой руку с бутылкой и побежал. Захар улыбнулся. Через три минуты это пиво в кусок льда превратится.

– Захар! – услышал он.

Зойка, помахивая сумочкой, шла к нему через дорогу. Стройная, длинноногая, светловолосая и светлоглазая, в майке, мини-юбочке и ажурных босоножках, она казалась воплощением свежести. Сердце Захара снова кольнуло приятным холодком.

Существо без имени, формы, цвета и запаха пылало яростью. Это нелепое, жалкое, никчемное человечье отродье позволило себе наступить на беспомощных детенышей! Смерть ему!

Существо убедилось, что детеныши невредимы, но ярость не уменьшилась. Человечье отродье, оказавшееся тощей девчонкой, успело отбежать, но недалеко. Не уйдет!

Существо бросилось в погоню, быстро догнало жертву и сбавило ход. Сожрать сразу – этого мало. Пусть девчонка изойдет ужасом, пусть мучения тела и духа станут ее сутью! Тогда – вкуснее.

Существо почувствовало, что к ярости прибавился голод, тоже горячий. Еще бы – на то, чтобы произвести потомство, много сил ушло.

Существо не обладало разумом. Но древнее чутье вело его точно. Всегда. И сейчас тоже.

Жертва упала. Хорошо, можно зависнуть над ней, дохнуть жаром, ощутить ее страх. Как тогда, в том большом каменном доме, где существо прожило много лет. Ах, каким сладостным отчаянием, какой восхитительной мукой веяло от тех узников! Палачи старались, очень старались. А Существо испытывало высшее наслаждение, вселяя беспричинный, казалось бы, ужас и в самих палачей.

А задолго, задолго до этого – Существо помнило смутно – оно так же наслаждалось в обширном подвале деревянного дома. Ярко горел огонь, а над ним корчились человеческие тела с вывороченными руками. Боль, кровь, моча, кал и, главное, смертный ужас.

Но того подвала больше нет, а в большом каменном доме нет узников. К тому же пришло время воспроизводства.

Существо давало приплод раз в пятьсот лет. Для вынашивания детенышей и разрешения от бремени ему приходилось на семь лет укрываться в глухих подземельях, а сразу после родов следовало вытащить новорожденных на поверхность. И тоже укрыться – до тех пор, пока самый сильный не подрастет настолько, что сможет позаботиться о себе. Тогда существо пожирало остальных – обычно их бывало пять, – а оставленный для жизни спасался, удирая как можно дальше. И потом, в каких-нибудь иных краях, становился таким же кошмаром для тамошних обитателей.

Не для всех, конечно. Для нечисти – нет. Наоборот, самому приходилось некоторых опасаться. Проходил тут как-то один – глаза так и жгут…

Да ведь нечисть Существу никогда и не была интересна. Ею питаться не станешь. Люди – дело иное.

Человеческое отродье поднялось и, скуля, побежало дальше. Ну-ну. Существо приотстало, затем ускорилось и изрыгнуло очередную порцию жара. Пьянящее ощущение переживаемого жертвой страха пришло в ответ мгновенно.

Существо снова распалило в себе ярость – чтобы ее не вытеснил окончательно голод, чтобы трапеза доставила больше удовольствия, – сделало вираж вокруг девчонки, снова пристроилось сзади. Жертва опять упала, но теперь не спешила вставать. Поняла, что не уйти, потеряла надежду.