Часто – на самом деле гораздо чаще, чем можно было бы ожидать, – к Гвенди подходили незнакомые люди и говорили, что будут голосовать за нее. Одна из них, пожилая дама с идеально уложенными розовыми волосами, прикоснулась к ее локтю и прошептала:

– Только не говорите моему мужу.

Они поужинали в переполненном ресторанчике сети «Крэкер баррел» у шоссе I-95, и без пятнадцати восемь Гвенди наконец оказалась дома. Она тут же отправилась в ванную и почти час пролежала в горячей ванне с ароматной пеной. Потом надела свою любимую шелковую пижаму, которую Райан чуть ли не контрабандой привез из Вьетнама, залегла на диване в гостиной с документальным криминальным романом в бумажной обложке и сама не заметила, как задремала.

Чуть позже ее разбудил звонок в дверь. Старый дурень забыл ключи, подумала Гвенди, вставая с дивана. По дороге в прихожую она мельком взглянула на старинные напольные часы и удивилась, увидев, что уже первый час ночи. Она все равно не тревожилась, пока не глянула в глазок и не увидела на крыльце Норриса Риджвика. Норрис, почти двадцать лет прослуживший шерифом округа Касл, в прошлом году вышел в отставку и теперь целыми днями рыбачил на озере Дарк-Скор.

Гвенди рывком распахнула дверь и по взгляду старого друга сразу поняла, что сегодня Райан не вернется домой. Может быть, не вернется вообще никогда. Прежде чем Риджвик успел сказать хоть слово, Гвенди всхлипнула и не сумела сдержать рыдание, рвущееся из груди. Она вернулась в гостиную и упала на диван, заливаясь слезами.

Опустив голову, Норрис вошел в дом и закрыл за собой дверь. Уселся на подлокотник дивана и положил руку на плечо Гвенди. Пока он рассказывал, что случилось – ее мужа, с которым она прожила столько лет, сбила машина, водитель скрылся, Райан погиб на месте, – Гвенди забилась в дальний угол дивана и свернулась калачиком, подтянув колени к груди.

– Все случилось мгновенно, он не страдал, – сказал Норрис и добавил, почти дословно повторив мысль самой Гвенди: – Да, это слабое утешение.

– Где?

Ей представилась стоянка у кегельбана. Какой-то урод на пикапе слишком быстро срывается с места. Наверняка пьяный. Наверняка не смотрел, куда едет. Может быть, потянулся включить радио.

– В Дерри.

– Где?

Ей показалось, она ослышалась. Дерри находился в ста с лишним милях к северу от румфордского кегельбана и квартиры Билли Франклина.

Норрис, видимо, решил, что она хочет знать точное место, и открыл записную книжку.

– На переходе через Уитчем-стрит. Неподалеку от пересечения с Ап-Майл-хилл.

– Уитчем-стрит в Дерри? Ты уверен?

– К сожалению, да.

– Что он там делал?

Ей по-прежнему не верилось, что это происходит на самом деле. Страшное знание было как камень, застрявший в горле. Нет, не в горле – на сердце.

Норрис Риджвик странно посмотрел на нее.

– Ты не знаешь?

Гвенди покачала головой.

После похорон мужа Гвенди с угрюмым упорством, граничившим с одержимостью, взялась за поиски ответа на этот вопрос. Она поговорила с друзьями Райана из «боулинг-братства» и выяснила, что утром в «черную пятницу» он сообщил им по телефону, что не сможет приехать в Румфорд на ежегодный турнир и вечерние посиделки у Билли Франклина. Он ничего толком не объяснил, просто сказал, что внезапно возникли важные дела.

Гвенди не понимала, что это значит. Какие важные дела? Это не связано с работой – на работу он должен был выйти уже после Нового года, что подтвердил и его редактор, с которым она говорила по телефону, – и даже если бы вдруг возникло какое-то срочное редакционное задание, это уж точно была бы не командировка в Дерри в двух часах езды на машине от Касл-Рока.

То немногое, что Гвенди знала о Дерри, ей очень не нравилось. Это был мрачный, унылый городок с жуткой историей. В прошлом там происходило какое-то невероятное количество убийств и исчезновений детей, а также документально засвидетельствованных странных явлений и необъяснимых, чуть ли не сверхъестественных событий. Добавьте сюда еще несколько разрушительных наводнений и тот факт, что в Дерри обосновалось одно из самых непримиримых во всем штате Мэн сообществ противников ЛГБТ, и получите город, от которого большинство неместных шарахались, как от ядовитого сумаха.

Одна из давних приятельниц Гвенди, с которой они познакомились во время кампании по сбору средств в благотворительный фонд, утверждала, что давным-давно, когда она была еще подростком и жила в Дерри, за ней однажды погнался по темной улице хихикающий человек в костюме циркового клоуна. У него были острые зубы и огромные круглые серебряные глаза… то есть ей так показалось. Она спаслась только чудом. Ей удалось добежать до полицейского участка, куда она и ворвалась с дикими воплями, сама не своя от страха. Пока один полицейский пытался ее успокоить, двое других выскочили на улицу – ловить нарушителя. Они вернулись через пятнадцать минут – щеки горят, глаза выпучены, дыхание сбилось – и заявили, что не видели ничего подозрительного. На улицах ни души, все спокойно. Но у них были испуганные голоса. И они сами выглядели напуганными. Сразу было понятно, что они врут, сказала та женщина. Чуть позже один из дежурных отвез ее домой на патрульной машине и дождался, когда она войдет в дом, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

И еще кое-что. Когда Гвенди была маленькой, ее папа не раз говорил – обычно если в газетах писали о чем-то плохом, или если он выпивал больше двух банок пива за вечер, – что Дерри проклятый город. Когда папе было чуть больше двадцати, за несколько лет до того, как он познакомился с мамой Гвенди, он полгода прожил в Дерри, в крошечной квартирке-студии с видом на канал, разделяющий город на две части. Он работал в страховом агентстве и ходил по домам и квартирам, продавая дешевые полисы. Он до сих пор с содроганием вспоминал эти кошмарные полгода в Дерри, откуда сбежал при первой же подвернувшейся возможности. Алан Питерсон, человек здравомыслящий и практичный до мозга костей, тем не менее верил – и говорил дочери, – что если город построен на гиблом месте, то останется проклятым навсегда. Дерри точно был таким городом.

Многие жители штата Мэн вполне заслуженно пользуются репутацией людей неприветливых, хмурых и недоверчивых к чужакам – а временами откровенно враждебных – и гордятся таким положением дел. Гвенди об этом знала, принимала как данность и даже неоднократно позволяла себе пошутить над расхожим стереотипом в своих книгах и политических выступлениях. «Я, значица, и говорю этому хрену с горы, а катись-ка ты взад в свой Нью-Йорк» всегда пригождалось для разогревочной шутки, чтобы позабавить аудиторию, прежде чем приступать к делу.

Но даже Гвенди была обескуражена – и рассержена – тем приемом, который ей оказали в Дерри. Уорд Митчелл, детектив следственного отдела, сопроводил ее на перекресток Уитчем-стрит и Картер-стрит, где погиб Райан. Митчелл по крайней мере был вежлив – все-таки Гвенди Питерсон не просто скорбящая женщина, только что потерявшая мужа, но и известный политик, баллотирующийся в сенат, – но отвечал на вопросы холодно и односложно. Свидетели? Нет. Мобильный телефон Райана? Не обнаружен. Гвенди поблагодарила его, пожелала счастливого Нового года и поспешила с ним распрощаться.