Именно по этой причине танцоры в самом начале учатся ориентироваться во время пируэта: мы все хотим отыскать место, откуда начинали свой путь.

Здоровой рукой Кара отодвигает поднос и щелкает пультом телевизора, переключая каналы:

– Ничего интересного.

Время – пять часов, по всем телеканалам сейчас идут местные вечерние новости.

– Новостные передачи тоже могут быть полезны, – назидательно говорю я.

Я смотрю на экран, где транслируется передача с канала, на котором я раньше работала. Ведущей на вид лет двадцать, и у нее слишком много косметики вокруг глаз. Если бы я продолжала работать в радиовещании, то сейчас стала бы продюсером. Они остаются за камерой, и им не приходится беспокоиться о прыщах, седых корнях и пяти лишних фунтах.

– Дэниел Бойл, прокурор округа Графтон, одержал ошеломляющую победу в спорном процессе, который, по мнению некоторых, является выдающейся победой консерваторов в штате. Судья Мартин Кренстейбл постановил сегодня, что беременная Мерили Свифт, перенесшая в декабре разрыв аневризмы, будет находиться на жизнеобеспечении еще шесть месяцев, чтобы доносить ребенка до полного срока. Бойл решил сам заняться этим делом, когда муж и родители женщины попросили больницу отключить Мерили Свифт от аппарата искусственного дыхания.

– Свинья, – бормочу я себе под нос. – Он бы и глазом не моргнул на просьбу родителей, если бы в этом году не предстояли выборы.

На экране показывают интервью на ступеньках здания суда со своим в доску парнем Дэнни, как он любит, чтобы его называли.

– Я горжусь тем, что забочусь о самых маленьких жертвах, о тех, у кого пока нет голоса, – заявляет он. – Жизнь есть жизнь. И я знаю, что, если бы миссис Свифт могла говорить, она бы хотела, чтобы о ее ребенке позаботились.

– Ради всего святого! – вырывается у меня, и я забираю пульт у Кары, переключаю на другой канал, и у меня отвисает челюсть.

Экран за спиной ведущего заполняет изображение ухмыляющегося Люка, чье лицо облизывает волк.

– Каналу WMUR стало известно, что Люк Уоррен, натуралист и защитник природы, ставший широко известным из-за своей жизни среди волков, находится в критическом состоянии после автомобильной аварии. Уоррена запомнят благодаря программе на кабельном телевидении, где подробно описывался его опыт общения с волками в фактории Редмонд в Нью-Гэмпшире…

Я нажимаю кнопку на пульте, и экран гаснет.

– Они будут говорить все, что угодно, лишь бы привлечь зрителей. Мы не обязаны слушать.

Кара утыкается лицом в подушку:

– Они говорят об отце так, будто он уже мертв.

Смешно думать, что после шести лет, когда нас с Эдвардом разделяло несколько континентов, сейчас он сидит этажом ниже меня, и мы по-прежнему не вместе.

Все матери рано или поздно узнают, каково это, когда сын уходит. Разлука происходит множеством естественных путей – летний лагерь, колледж, брак, карьера. Она ощущается как внезапная дыра в ткани, из которой вы сделаны, и как бы вы ни пытались ее починить, остается грубый шрам. Ни за что не поверю, что есть на свете матери, спокойно воспринимающие тот факт, что ребенок больше в них не нуждается. Меня же эта истина застала врасплох. Эдвард ушел, когда ему исполнилось восемнадцать и он только начал подавать документы для поступления на следующий год в колледж. Я считала, что у меня в запасе есть еще полгода, чтобы придумать, как вырезать его из картины своей жизни, не забывая все время улыбаться, чтобы, не дай бог, он не заподозрил, будто я не в восторге от его удачи. Но Эдвард так и не поступил в колледж. Вместо этого в одно ужасное утро он оставил записку и исчез. Может быть, поэтому мне казалось, будто мной выстрелили из пушки.

Я не хочу оставлять Кару одну, поэтому жду, пока она не заснет, и только потом отправляюсь в отделение реанимации. Эдвард сидит в кресле, уткнувшись головой в руки, будто молится. Я жду, не желая его беспокоить, и вдруг понимаю, что сын задремал.

Благодаря этому у меня есть возможность внимательнее присмотреться к Люку. В последний раз, когда я заходила сюда с Карой и социальным работником, меня больше интересовала реакция дочери, чем своя собственная.

Я всегда представляла Люка глаголом. Он воплощал движение, а не покой. Встреча с бывшим мужем напоминает о временах, когда я старалась проснуться раньше его, чтобы полюбоваться лепным изгибом уха, золотистым склоном челюсти, разноцветными шрамами на руках и шее, накопленными за бурные годы.

Наверное, я издаю какой-то горловой звук, потому что внезапно Эдвард просыпается и смотрит на меня.

– Прости, – брякаю я, хотя не знаю, перед кем извиняюсь.

– Странно, правда?

Эдвард поднимается с кресла и встает рядом со мной. Я понимаю, что от него пахнет мужчиной. Похоже на дезодорант «Олд спайс» и крем для бритья.

– Мне все время кажется, что он просто спит.

Я обнимаю сына за талию и крепко прижимаю к себе.

– Я хотела спуститься пораньше, но…

– Кара, – кивает он.

Я смотрю на Эдварда:

– Она не знала, что ты здесь.

Сын криво улыбается:

– Отсюда и теплый прием.

– Она сейчас не может ясно мыслить.

– Да нет, она совершенно ясно считает, что я мерзавец. – Эдвард ухмыляется. – И сдается мне, что она права.

Я смотрю на Люка. Он без сознания, но мне не по себе от подобного разговора в его присутствии.

– Я хочу кофе, – заявляю я, и Эдвард следует за мной по коридору в комнату для посетителей.

Это грустная маленькая комнатка с серыми стенами и без окон. В углу стоит кофеварка и ящик для пожертвований, куда можно опустить доллар за чашку кофе. Еще там есть два дивана и несколько кресел, старые журналы и коробка с потрепанными игрушками.

Пока Эдвард опускается на диван, я завариваю ему пакетик «Кьюрига».

– Может, твоя сестра этого и не понимает, но ты ей нужен.

– Я не останусь, – немедленно откликается Эдвард. – Я уеду, как только… – Он обрывает фразу, и я не буду заканчивать ее за него. – Я ощущаю себя обманщиком. Часть меня понимает, что я должен сидеть в палате и разговаривать с врачами, потому что я его сын и сыновья обязаны так поступать. Но есть и другая часть, которая давно не считает себя его сыном и знает, что я буду последним человеком, которого он захочет видеть, когда откроет глаза.

С финальным шипением кофеварка выплевывает кофе. Я вдруг осознаю, что понятия не имею, какой кофе предпочитает мой сын. Когда-то я знала о своем мальчике все до мельчайших подробностей – откуда у него шрам на затылке, все родинки, где он боится щекотки и в какой позе любит спать, на спине или на животе. Чего еще я