Степан не заметил, когда к нему подошла Маруся, он только услышал ее сиплый старческий голос – из-за спины она не без улыбки спросила:

– С кем это ты, Степан, болтаешь?

– Со столбом! – сказал убедительно, как-то гордо.

– X-xи, друга нашел!

– Зато он язык за зубами умеет держать. И не пьет. А я – все, бросаю. Мне теперь товарищ непьющий нужен – чтобы было с кого пример брать. Ясно?

Маруся похлопала в ладоши:

– Поздравляю! Неужели бросишь?

– Как пить дать. На полном основании завязываю. Уже, можно сказать, бросил…

– Тогда тебе люди памятник поставят. На самом видном месте. Где раньше церковь была.

– Мне памятник стоит, – Степан смотрит куда-то вдаль, задумчиво, серьезно. – В центре деревни. Где солдат голову склонил… а я, Маруся, прохожу другой раз мимо и боюсь ему в глаза глянуть. Стыдно… на товарища моего крепко солдат тот смахивает… на сибиряка Петьку Шиляева. Как с него лепили памятник… Нет Петьки, а я, хрен старый, живу. Тьфу! Все, не пью… можно сказать.

– Ну, если действительно образумишься и перестанешь пить, то купи расческу.

Степан снял кепку, поплевал на ладонь, пригладил редкие седые кудряшки.

– Костюм новый тоже купи. И женись, – не то шутя, не то серьезно советовала соседу Маруся.

– Ты что, сошла с ума? Это мне, Степану, еще и хомут на шею? Нет, не буду ни за какие пряники. С вами, бабами, только забота лишняя. Ты вот что, Маруся. Ты лучше помоги мне столб в беде не оставить.

– Зачем тебе этот крест? – пожала костлявыми плечами старуха.

– Не с тебя снял, – Степан подтянул столб поближе к забору. – Один стоит. Как сирота. А деревня наша теперь начинается вот отсюда… от моего дома. Запомни. Сжалась Круглица, как гармонь. Тут пусть и стоит.

– Пусть бы стоял, где власть поставила.

– Не место ему там! – строго сказал Степан и так глянул на Марусю, что той ничего не оставалось делать, как послушаться. – Не место! С собой столб не ровняй!

– Ну, как хочешь. Не тяжело, подержу.

Степан выкопал довольно глубокую яму, опустил туда столб, Маруся держала, а он присыпал его желтой землицей. Маруся, вздохнув, тихо, с горечью в голосе проговорила:

– Кому мы понадобимся – те найдут и без твоего столба.

– Сам понимаю: ему лучше стоять в городе, чтобы дети наши видели, в какой стороне Круглица… Не разрешат в городе воткнуть. Я бы натыкал этих столбов на каждом углу… Для Александров, Светок. Лидок… Вот… А может, по этому указателю, Маруся, и к нам придет счастье?

– Не пробовала. Не знаю, что это такое.

– Тебе тяжело понять, Маруся. Ты – баба. А вот мне иной раз хочется вернуться на тридцать лет назад, когда почти ничего не было на столе, зато много было за столом… Хм, Оля моя, как сейчас помню, балуясь, стекло в окне вышибла… Валенком. В самый мороз… А тепло все равно было в хате… Колька с дружком в соседнюю деревню в гости побежал… Метелица-а-а-а… Свету белого не видать… Ночь на дворе, а его нет. Всю Круглицу на ноги подняли. В лесу, в поле из ружья палили в небо. А он на печи в Гуте сидит… греется около трубы, как кот, молокосос, а! Клавка – так та сапоги утопила… весной картофель мерзлый собирали на пресные блины… земля всосала – не вытащить. Босиком так и пришла… еле ноги оттерли. А может, Маруся, счастье все же когда-нибудь заглянет к нам?

Маруся хмыкнула:

– Ну, если то счастье, какого тебе захотелось, то встречай. Едет. С бубенцами.

– А я верю! – выпучил глаза Степан. – Человек, получается, может возродиться, а деревня, значит, – нет?

– Я в такой философии не разбираюсь, – уступчиво-мягко сказала Маруся. – Держать столб?

– Хватит. Я давно его прикопал, – Степан помолчал, потом с легкой веселой улыбкой глянул на собеседницу: – И тогда опять придет праздник к нам. Песни… Танцы… Представляешь, Маруся?

– Нет, не представляю. Одичала я, видать.

Степан потрогал столб – хорошо ли стоит, громко и почти официально провозгласил:

– Так и я должен стоять! Как мой друг! Смирно-о!

– Ты что, Степан? Спятил?

– Нет, не спятил. Запомните: бывший плохой человек становится хорошим… авангардом, можно сказать! Прямо на глазах! А? – Он перевел взгляд на столб. – Ну что, родной? Видишь, как жизнь создана? Но ничего, я тебя в обиду не дам. И ни капли больше! Ни-ни! Все. Бросаю… вот только сегодня выпью за твое здоровье, столб, чтобы стоял ты прочно и долго на этой святой и грешной земле.

– И это говорит тот, который пить бросил? – с легким укором вздохнула Маруся.

Степан говорил, обращаясь к столбу, дальше:

– … и никаких! Понял? – затем обнял столб, поцеловал. – Обмыть же тебя надо, новосёл ты мой!..

– Ты же пить бросил! – Маруся в сердцах плюнула и решительно потопала от Степана и столба, а сама, похоже, еще и подумала: горбатого могила исправит.

– Когда это столб переносили с места на место, а? – опомнившись, крикнул вслед Степан. – Да пошла ты!.. – и к столбу: – Не обращай внимания. Баба она и есть баба. А мы – мужики! Погоди-ка! Погоди-ка! – Вскоре он исчез в своем дворе, затем вернулся с бутылкой и стаканом. – Сейчас… винца… чтобы стоял ты долго, чтобы тебе хорошо было тут… на новом месте. Плохо, что ты не пьешь… Придется мне и за тебя… Ну, будь здоров, столб! Живи! – Выпил, опять наполнил стакан. – После первой, как говорят, не закусываю. Кино смотрел… Ты же не видел, а я видел. После первой, говорит, не закусываю… Какой смысл в словах, а? Глубокий. Настоящий смысл. Ну, будь… – Опять выпил. – И после второй также не закусываю. Будешь стоять ты долго, столб. По тебе вижу. Мужик ты, а не какая-то там Маруська. Держись меня – не пропадешь. Шурупишь? Вижу, вижу. Эх, столб! Если бы ты знал меня раньше, то мы бы с тобой… ядрена в корень. Ух! Так и держаться, мужик! Хочешь, я тебе свою кепку отдам? На! Не жалко! Hоси! – Натянул на столб кепку. – О, так ты сразу помолодел лет на двадцать. Как парень стал. И не пьешь… Так ты совсем, елки-палки, жених. А что, могу и женить. С другой стороны деревни столб притяну. Рядом вкопаю. Стойте рядом. Общайтесь. Любитесь. Сделаем! Только, интересно, какого он рода, тот столб? Может, и баба он… Я немного прилягу, а тогда мы и сообразим это дело… Ты только напомни: могу подзабыть. Буду сватом я! – Степан, пошатываясь, добрался до скамейки и вскоре захрапел, а потом грохнул кулаком по дощатому забору. – Как везешь, бю… бю… бюрократ? С полки падаю. На поворотах полегче там!. Тебе понятно, обормот?. Тьфу ты! К сыну еду. В Крым… к Ваньке…

Проспавшись, старик посидел какое-то время на скамейке, отнес на подворье порожнюю бутылку и стакан, а потом вспомнил, что ходит без кепки, долго искал ее: нету. Еле слышно бубнил себе под нос:

– И куда она подевалась, зараза? Теперь же новую купить – без штанов останешься. Кто бы мог прихватить? Маруся? Лидка? А больше и некому у нас. Да и зачем она им? Яйца разве что куриные в нее собирать? – и вдруг заметил кепку на столбе, обрадовался: – Вот она куда забралась! Что, столб, поносить решил? Моя, дружок! Моя! Хотя и тебе она подходит, врать не буду. Но – моя. Прощай.