но с острова уберётесь. Бетонщикам холки почистили, теперь твои в сопках гуляют, на завалинке песни с девчатами поют. Нормальные мирнянские мужики — рыбаки; рыбачат в океане, неделями в посёлке носа не кажут. Пробовал из очкариков ополченцев сделать, да плюнул на эту затею: «сено-солома» даже усвоить не могут. Вот пацаны — те пылят, ногу тянут. Им — лишь бы не на прополку. Сам знаешь, без сдачи строевой подготовки ни о каком ополчении и думать нечего… Аппарат, говоришь?

— И восемь кило провода.

— Восемь километров или восемь килограмм?

Я чертыхнулся, попробовал напрячь память. Камса как-то заметил, что у меня первого среди колхозников, как и у дяди моего, начался побочный рецидив от долгого употребления оскомины — забывчивость; а Силыч съехидничал, сказав: «По бабам надо бегать. Или доиться почаще».

— Чем длину мерят? — спросил я.

— Метрами.

— Километров.

— Что-то с памятью стало? Это от несбалансированного питания, капитан… А, может быть, от оскомины: эта ягода нигде больше на острове не растёт, только на вашем Дальнем поле. Попробую посодействовать, но предупреждаю, вся хэбэлёнка на складе в личном ведении председателя. А твою он носит.

Я живо представил себе Евтушенко, одетого в мою парку. Хоть и высокий, но щупленький мужичонка моих лет: должно быть, висит, как на вешалке.

— Укоротили, ушили. Из лишнего материала Остапу жилетку скроили… На днях заявился председатель с этим козлом ко мне в дом… припёрлись Клаву — жена моя — поздравить с началом родов. У неё срок подошёл. По этому случаю первый раз вырядились в обновку. Тарасович Ольги в перешитом — с иголочки, Остап — в жилетке. Оба — на рогах… Пошутить хотели! Вошли в юрту — строевым, копытами щёлкнули… Клава и напугалась. А у неё как раз минутой раньше воды начали отходить. Третьи сутки разрешения от бремени ждём, мучается бедняжка схватками. Ладно, мою хэбэлёнку возьмёшь, не ношу, в цивильном хожу. Как новая — сносу ей нет. Коротковата только будет… да тебе полоть, рукава и штанины закатывать не надо. Аппарат-то новый? На нашем здесь чья-то паразитская рука букву «И» под звездой нацарапала.

Балаян был дюж, невероятно широк в кости, с поразительно огромными руками, обувь носил пятьдесят шестого размера, но ростом в отца, чуть выше среднего. Надточу рукава и штанины материалом от жилетки Остапа. Выменяю у него на комлог, мирнянину, а если он ещё и кандидат наук, такой калькулятор сгодится, с облегчением строил я планы.

— Мы, старшина, об этом с тобой ещё потолкуем, ты председателя уговори… Послушай, что-то я ни разу не видел мирнян одетыми в бушлаты и обутыми в рыбацкие сапоги, или боты как их десантники называли. Полковник Курт, дядя, обменял на семена.

— Понимаю, куда клонишь. Облом, капитан: рыбаки и китобои в бушлатах и ботах.

— А-а… Сам-то, как думаешь дальше жить: мне рапорт на твоё дезертирство составлять?

Отвечал Балаян голосом тихим, приглушенным:

— Ты, капитан, с заданием наводить контакты в Мирном меня посылал?.. Посылал. Срока не установил, вот я и действовал по обстановке. Не спешил, зато доверие завоевал — стал секретарём сельсовета. Домик мне отвели, жену. Ребёнок у меня, второго вот жду… Одно здесь плохо: жены переходящие. Но я с этим свыкся. Так что, на Марс не вернусь. Ты, капитан, думаешь Тарасович Ольги тебе эти пять лет жмых и ворвань дарил? Так, из альтруизма. Как же. У этого жмота песка на сопке не выпросишь. Я подсуетился.

— Выменять нашу хэбэлёнкуку твоя идея! Я, старшина, подозревал, но сомневался.

— А что с вас ещё можно было взять? Голь. А мне надо было как-то в доверие войти. Учти, капитан, время идёт — плотину может прорвать, а я, глядишь, и постараюсь чтоб не затопило вас.

— Ты это о чём?

— Жена у меня, Клава — единственная из взрослых жителей Отрадного в живых осталась. Она тогда детишек отрадновцев увела в Мирный кукольный спектакль посмотреть, сейчас — главный воспитатель детсада и школы. Так вот, её воспитанники выше всех ногу тянут. Старшим пацанам вот-вот по шестнадцать стукнет. Каких мне трудов стоит, чтобы она их в узде держала?.. А родит, перейдёт к этому Гиоргадзе?.. Кузницу. У «миски» вашей пацаны больше не крутятся и по полям не шастают только благодаря твоему истопнику Чону Ли. После, как пацаны его отметелили, увлёк единоборствами, в кумирах теперь ходит. И знаешь, чем увлёк? Кунг-фу и айки-до обучает, ещё каким-то «крестам», не знаю такого стиля. Не на беду бы вам, на завалинке когда-нибудь накостыляют твоим хлопцам. До звона с колокольни выходят на околицу, становятся лицом к Отрадному, послушают марш «овээмээр» и поют: «Родительский дом — начало-начал…». Кстати, звонарь твой одно время услаждал наши уши, мы, бывало, у себя вечерю не отбивали, его звон слушали. Теперь другой кто-то звонит? Этот марш марпехов как зарядит, и тумкает-тумкает. Кто такой?

— Не из наших, из уцелевших дядиных солдат. Разведчик Мелех, — соврал я. — Ладно, старшина, оформим твоё дезертирство, как разведзадание. Могу я переговорить с председателем? У меня дело к нему.

— Да плевать мне, капитан. Я — секретарь сельсовета, за свою деревню буду радеть, чего бы мне это ни стоило. Снова под ружье не стану, на Марс не вернусь. Живу я хорошо, дом, дело есть. Дитё, второго жду. Жена — переходящая, так я с этим смирился. Кстати, здесь я представился грузином, грузином и считают. Думаешь, рискнул бы председатель сельсовета, мой предшественник, армянину и грузину отвести на смену одну жену. Правда, кузнец ушлый, не проведёшь, меня армянином считает. Клава, жена наша, ко мне после года возвращается выжитой как лимон. Козы есть… Сам дою. Любят они меня. Осел я, капитан.

— Ну, зачем же так о себе?

— Что?

— Ослом себя называть.

— Я говорю, осел я — в смысле одомашнился, под ружье больше не стану. На Марсе у меня никого нет, в полк не вернусь.

— Говорю тебе, телефон речь искажает. Пригласи председателя, — поспешил я замять свою выходку.

— А Тарасович Ольги баньку изволят принимать, не велели беспокоить, — подобрел голосом Балаян. — После кушать будут и опочивать… Шучу я, капитан, шучу, подожди чуток, схожу за ним.

В телефоне громыхнуло, то Балаян положил трубку на стол. Затем громыхнуло ещё. Дверь… на пружине, с завистью подумал я, повернулся и с тоской посмотрел в лаз — «дыру на выход». Заслонкой не заставлял. Не потому, что ленился — за день металл отвода нагревался солнцем, в правлении становилось жарко и душно, сквозняк через отвод только и спасал.

Я сбросил ботинки, ослабил затяжку в крагах