было готово. А. И. Антонов кроме всех своих других достоинств обладал блестящим мастерством оформления материала, и, пока мы с А. М. Василевским набрасывали план доклада И. В. Сталину, он быстро подготовил карту обстановки, карту-план действий фронтов в районе Курской дуги».

На совещании, однако, «сражаться» ни Жукову, ни Василевскому не пришлось. Шёл вдумчивый и тщательный анализ обстановки, и каждый участник говорил то, что считал нужным. Верховный вникал во все детали, был сдержан и особых эмоций, как нередко случалось, не проявлял. Правда, была минута, когда он заколебался. Это случилось после того, как приняли предварительное решение о преднамеренной обороне.

— Но выдержат ли наши войска удар крупных масс фашистских танков? — вдруг спросил Верховный, глядя на Жукова.

Вопрос вождя задел маршала за живое, и он едва не вспылил, но в последний момент сдержался, мысленно сказал себе: «Не гори порохом, Георгий, кто кричит, тот проявляет своё бессилие».

— Ваша настороженность, товарищ Сталин, мне понятна, — спокойно заговорил Жуков. — Думаю, что понятна она и моим коллегам. Но вы зря волнуетесь. Идёт уже не 1941 год. Красная армия и особенно её командный состав приобрели военный опыт, закалились в боях, армия получила отличное вооружение и боевую технику. Теперь уже гитлеровцы боятся нас, а не мы их, как бывало в начале войны. У меня такое ощущение, — продолжал маршал, — что гитлеровское командование сейчас в растерянности после крупного поражения под Сталинградом и не знает, как остановить наступление русских, вырвать из их рук стратегическую инициативу...

Слушая своего заместителя, Верховный подумал: «Он мои мысли высказывает, и всё же, всё же...» Сталин по-прежнему опасался за Московское стратегическое направление. Он перевёл взгляд на маршала Василевского как раз в тот момент, когда генерал Антонов что-то показывал ему на своей карте, лежавшей перед ним на столе.

— Что вы скажете, товарищ Василевский? — спросил Верховный.

— Скажу то, о чём уже вам докладывал, — заговорил Александр Михайлович, не сводя с вождя глаз. — Нам нужна многополосная оборона на Курском направлении общей глубиной не в километр и не в два, а порядка две-три сотни километров. — После недолгой паузы начальник Генштаба добавил: — Жуков прав, нужно сначала выбить у врага танки, его главное и, я бы подчеркнул, массовое оружие, а уж потом крепко ударить по фрицам и двинуть наши войска вперёд, не давая врагу закрепиться на его запасных рубежах.

Колебания Верховного были рассеяны, он даже посветлел лицом.

Итак, Ставка решила: главные усилия надо сосредоточить к северу от Курска, обескровить здесь противника в оборонительном сражении, а затем перейти в контрнаступление и осуществить его разгром. Только после этого, подчеркнул Сталин, можно развернуть общее наступление Красной армии, нанося главный удар в направлении Харькова, Полтавы и Киева. Если же гитлеровское командование не предпримет наступления в районе Курска в ближайшее время, то войска Красной армии сами перейдут к активным действиям.

Верховный подвёл итоги работы совещания и в заключение сказал:

— А теперь, товарищи, за работу! Надо сделать всё, чтобы разбить под Курском врага, провести в жизнь всё то, что нами намечено. Советские люди оценят успех Красной армии по достоинству. Что же касается строительства фронтами глубокоэшелонированной обороны, то Генштабу следует взять её под строгий контроль, обратив особое внимание на подготовку противотанковых рубежей, создание всевозможных противотанковых заграждений. А вы, товарищи Жуков и Василевский, во время поездок на фронты лично проверьте, всё ли делается в этом отношении. Немцы бросили на Курское направление очень большие силы, у них масса танков, самолётов, и не учитывать это — значит заранее проиграть сражение.

— Битву, товарищ Сталин, — подал голос Жуков.

— Да, конечно, битву, — согласился Верховный.

Сталин выбил из трубки пепел, набил её табаком и закурил. Откинувшись на спинку кресла, он вновь в мыслях возвращался к тому, что уже сделано по Курской дуге. Всё ли Ставка учла, и важно вовремя обнаружить и поправить, если что-то упущено. А когда начнётся сражение, то исправить ошибки будет уже поздно. Неожиданно кольнула мысль: как дела у генерала Рокоссовского? Давно не слышно его голоса. Вообще-то звонил он в Ставку не так часто, как другие командующие фронтами, и всегда звонил по делу, что Верховный весьма ценил. Теперь же он решил сам выйти на связь. Командующий Центральным фронтом был на месте. Верховному ответил звонкий голос, и по нему он сразу узнал Рокоссовского.

— Как у вас дела, товарищ Костин (псевдоним Рокоссовского. — А. 3.)?

Командующий фронтом ответил, что каких-либо ЧП не произошло, бойцы и командиры на занимаемых рубежах оборудуют глубокоэшелонированную оборону. Решено построить шесть основных оборонительных полос, надо ещё создать оборонительные рубежи и отсечённые позиции. На направлениях вероятного наступления противника на один километр фронта главной полосы обороны будет вырыто до 10 километров траншей и ходов сообщений...

— И когда вы сделаете всё это? — нетерпеливо прервал Сталин командующего.

— В течение апреля, возможно, прихватим ещё пару недель, — бодро проговорил Рокоссовский. — Прочную оборону мы делаем так, чтобы в ней увязли фашистские танки, в том числе «тигры» и «пантеры». А их у фашистов на Курском направлении уже немало, товарищ Сталин. Об этом нам доносит разведка, а также показывают пленные немцы.

— Откуда вы ждёте вражеский удар? — поинтересовался Верховный.

— Ожидаю, что враг ударит под основание Орловского выступа, который навис над правым крылом фронта, — объяснил Рокоссовский. — Там у вас на стене карта, взгляните, и вы увидите этот выступ. Я настолько в этом уверен, что создал плотную группу своих сил, здесь же намечаю разместить и основные фронтовые резервы.

— Это же большой риск, товарищ Костин! — громко произнёс Верховный, и слышно было в телефонной трубке, как он зачмокал, посасывая трубку.

— Да, риск есть, и немалый, — согласился Рокоссовский. — Возражать вам, товарищ Иванов (псевдоним Сталина. — А. 3.), не буду, потому как вы сами говорили, что успеха в сражении без риска не добиться. И потом мы тут в штабе фронта всё рассчитали, у нас должно всё получиться.

— А если не получится? — пробурчал Верховный.

— Тогда секите мне голову! — засмеялся в трубку Рокоссовский.

— Советую вам ещё раз всё взвесить и хорошенько обдумать, — заметил Верховный.

Голос у него был всё такой же спокойный и рассудительный, что, безусловно, ободрило