* * *

Домой мой цербер так и не вернулся. Видимо, решил почтить своим господским внимание семью. А меня почему-то весь вечер и полночи выворачивало от этого мужика. Словно боги упали с небес. Мне должно быть все равно. Абсолютно все равно… Но… Доронин казался мне очень глубоким, а на самом деле… все так низко. Хороший актер. Браво.

Просыпаюсь поздно, не по будильнику. Сегодня я никуда не иду. Нет, это не выходной. Это день, когда во мне все умерло с последним вдохом Дмитрия.

Годовщина его смерти.

Перевожу взгляд на часы. Полдень. Переворачиваюсь набок, долго смотрю в зелёные глаза Димки. Такие живые. Всегда горели…

- Когда-нибудь мы не будем вместе, и что ты тогда будешь делать без меня? – спрашиваю я, перекидывая ногу через его бедро, забираюсь на него сверху в одном спортивном белье. Мы оба после пробежки, мокрые от пота и ещё не восстановили дыхание. Но меня дико заводят капельки пота на его голом торсе и переливающаяся татуировка беркута на его плече и груди.

- Какая наивная девочка. Нас разлучит только смерть, - с хищной улыбкой говорит он, внаглую расстёгивая клёпки на моем бюстгальтере, которые находятся спереди. – Я тебя отпущу только на тот свет и то, скорее всего, и там тебя достану.

- Звучит жутко, - усмехаюсь я. А потом прогибаюсь с лёгким стоном, когда он потирает мои соски…

- И ушел сам, а меня не взял. Не находишь это нечестным? - спрашиваю у него я. И зажмуриваюсь, чтобы эти зелёные глаза не смотрели мне в душу. Переворачиваюсь на живот, утыкаюсь лицом в подушки и вновь проваливаюсь в сон. Я хочу провести этот день в коме, и организм со мной солидарен. Меня отключает и качает на волнах глубокого сна.

Просыпаюсь, оттого что кто-то настойчиво зовёт, колотя в дверь:

- Эля! Элина! Элечка! Открой немедленно!

Лида. Паникерша. Кое-как разлепляю веки. Поднимаюсь с кровати, кутаясь в плед. Сплю я обнажённой, а одеться нет сил и времени тоже, иначе домработница вынесет дверь. Открываю, впуская взволнованную женщину, и вновь падаю на кровать.

- О, Боже! – Лида глубоко дышит и хватается за сердце. – Доведешь меня до инфаркта. Я уже полчаса стучу и зову тебя!

- Зачем? – сонно интересуюсь я. Закрываю глаза, натягивая на голову плед, когда Лида распахивает темные шторы.

- Уже четыре часа дня. Ты не вышла ни разу. Я начала переживать, - поясняет она.

- Если ты не заметила, я сплю.

- Элечка, ты не заболела?

Хочется прогнать женщину и вновь провалиться в сон. Я хочу, чтобы этот день, наконец, кончился. Я хочу, чтобы этого дня и вовсе не существовало. Либо не существовало меня… Но Лида действительно искренне переживает и не относится ко мне как к работе. Она словно бабушка, теплая, милая заботливая и искренняя.

- Я солянку сварила. Вкусную. Пойдем накормлю тебя, - говорит она и попутно аккуратно складывает мои брошенные в кресло вещи.

- Я не сомневаюсь, что она вкусная, но не хочу, - сажусь на кровати, придерживая плед на груди. – Свари, пожалуйста, кофе, скоро спущусь.

- Желудок испортишь, - цокает Лида. – Кофе на голодный желудок пить, - недовольно бурчит она. - Тогда гранолу свою хоть съешь с творогом. Я сделаю, - уже не спрашивает. Ставит перед фактом и идёт на выход.

- А цербер мой появлялся?

- Кто? – оборачивается Лида.

- Господин Доронин.

- А, нет.

Так быстро сдался? Я же ему ещё ничего не сделала. Усмехаюсь сама себе и встаю с кровати, скидывая с себя плед.

Принимаю прохладный душ, чтобы прийти в себя. Надеваю чёрное белье, плотные черные колготки, чёрное платье и затягиваю талию кожаным поясом. Собираю волосы вверх, крашу только ресницы и губы тёмно-бордовой матовой помадой. Вынимаю из ящика черные очки, черную сумку и обуваю черные ботильоны на каблуке. Траур продолжается. Особенно сегодня он к месту. Уснуть уже не получится. Значит, нужно помянуть.

- Жди в гости, цветы с меня, - кидаю Димке и покидаю комнату.

* * *

Погода сегодня отвратительно хорошая. Солнце садится за горизонт, но все равно слепит глаза. Черные очки на моих глазах, как никогда, кстати. Я не плачу. Я давно не плачу. Я настолько пуста, что во мне даже нет слез. Они все вылились год назад.

Кладбище.

Оглядываюсь и не понимаю, почему люди так боятся этого места. Здесь, как нигде, спокойно и тихо. В моих руках букет белых лилий. Он любил эти цветы. Точнее, их любила я, а Димка постоянно мне их дарил. Теперь ему эти цветы дарю я. Постамент, черный мрамор, на котором высечено лицо Димы. Годы жизни. Как мало… И если на моем фото у него живые глаза, то здесь мертвые и пустые.

Боже, как ничтожно мало. Почему я не встретила его раньше, могла бы провести с ним больше времени.

Дышу глубоко, размеренно. Внутри меня молчаливая истерика и нечеловеческий вой. Сглатываю. Ярослав рядом со мной глотает виски прямо из горлышка. И тоже глубоко и хрипло дышит, разбавляя могильную тишину.

- Давай что-нибудь, чтобы добило до конца, - просит он. А я вспоминаю, как лежала здесь год назад сразу после больницы, вот на этом черном ледяном постаменте и ломала об него свои ногти.

Мне уже не больно. Мне пусто без тебя.

Закрываю глаза, ищу в памяти что-то подходящее. Ярику так нужно. Мой грустный Пьеро живёт болью. Нужно что-то придумать, чтобы реанимировать.

- «Осыпались листья над Вашей могилой,

И пахнет зимой.

Послушайте, мёртвый, послушайте, милый:

Вы всё-таки мой.

Смеётесь! - В блаженной крылатке дорожной!

Луна высока.

Мой - так несомненно и так непреложно,

Как эта рука.

Опять с узелком подойду утром рано

К больничным дверям.

Вы просто уехали в жаркие страны,

К великим морям.

Я Вас целовала! Я Вам колдовала!

Смеюсь над загробною тьмой!

Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала -

Домой.

Пусть листья осыпались, смыты и стёрты

На траурных лентах слова.

И, если для целого мира Вы мёртвый,

Я тоже мертва…»

Задыхаюсь. Не могу больше и глотаю последние строки, так и не прочитав. Руки трясутся, леденеют. Холодно. Тишина кладбища, сотни плит и крестов начинают давить на меня и сужаться. Ещё немного - и небо рухнет, придавив нас к могильной плите.

- Дай мне, - голос чужой. Забираю у Ярослава бутылку и глотаю виски. Горло жжет, закашливаюсь от крепости напитка, но насильно глотаю ещё. Отдаю бутылку Ярославу, смотря, как он жмурится и сжимает кулаки.