– Денис, я буду ждать вас… И молиться за вас… Только вы возвращайтесь…

…И сейчас я стою на пороге госпитального корпуса, все вещи были давно собраны и уложены в вещмешок, уже попрощался с Дольским, с Михаилом Николаевичем, который в очередной раз прочитал нотацию о сохранении здоровья… Не было видно только Даши. Спрашивать, где она, не решался, поэтому стою возле крыльца и пытаюсь прикурить очередную папиросу. Да что за дрянь, эти спички!.. Вместо того, чтобы зажигаться, только ломаются…

Проходившая мимо «медсестра» из старших, внимательно посмотрев на меня, подходит и негромко говорит:

– Прапорщик, не уходите… Ждите здесь…

Проходит целая вечность, мимо меня снуют санитары, таская носилки с вновь прибывшими ранеными, переругиваются возницы, царит обычная для госпиталя суета. Всё, пора… Бросаю окурок в бочку с водой и делаю несколько шагов в сторону выхода… И непроизвольно оборачиваюсь… Даша с чуть-чуть растрепавшейся прической, с припухшими глазами сбегает с крыльца.

– Денис… Я вас провожу немножко… Хорошо?

Она берет меня под руку, и мы медленно идем к выходу, провожаемые множеством взглядов, которые явственно ощущаются спиной. Даша идет молча, сосредоточенно глядя под ноги. Я не могу выдавить из себя ни одного слова, язык словно прилип к гортани. Мы проходим уже метров сто, когда Даша останавливается и смотрит мне в глаза.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали… Будь проклята эта война… Я знаю, что ваш долг – быть там… Очень вас прошу – останьтесь в живых… И возвращайтесь!.. Вы подарили мне защитника, я тоже хочу сделать вам подарок. – Она протягивает мне небольшой сверток. – Только откройте его, когда будете уже в пути…

– Спасибо. – Мой голос звучит сипло и надтреснуто. – Я обязательно останусь в живых и обязательно вернусь… вернусь к вам, Даша… Потому, что вы теперь – смысл всей моей жизни…

Я хочу взять ее руку, но она порывисто обнимает меня… Потом поворачивается и медленно идет обратно. В глазах темнеет, я кидаюсь за ней…

– Даша!.. Дашенька!.. Я хотел вам сказать… Я люблю вас, Даша!..

Она проводит прохладной рукой по моей щеке, обнимает за шею, и наши губы встречаются… И не расстаются долго-долго… Затем Даша делает шаг назад, осеняет меня крестом и совсем тихонько произносит:

– Иди, Денис…

…Я отхожу на пару десятков метров, оборачиваюсь и смотрю на удаляющуюся тоненькую фигурку, пока она не исчезает в воротах госпиталя. Потом медленно разворачиваю сверточек, подаренный мне на прощание… Внутри лежит куколка в форме сестры милосердия, очень похожая на Дашу… Та самая куколка, которую я не успел купить в магазине Аарона…

А вкус поцелуя я чувствовал всю дорогу…

В штаб армии я попал уже ближе к вечеру. У ворот меня тормознул часовой и, осведомившись о причине появления, вызвал унтера, который проводил к дежурному. Улучив момент, представился поручику, «воевавшему» сразу по трем телефонам, и предъявил предписание, которое капитан Бойко оставил в госпитале. Самого Валерия Антоновича на месте не оказалось, но дежурный сказал, что тот обязательно должен вернуться к вечернему совещанию, и попросил подождать во дворе. Ну, что ж, солдат спит, а служба идет.

Устроился на скамейке, видимо, специально поставленной для посетителей, и стал наблюдать за тяжелой боевой службой штабных. Ну, если не ёрничать, все бегали как наскипидаренные. Штаб напоминал большой муравейник, только муравьи в нем были цвета «хаки». Все куда-то спешили, несли бумаги, отдавали распоряжения… Спокойными были только радист в своем фургоне, охраняемый отдельным часовым, и казаки конвойной сотни, сидевшие возле коновязи и разговаривавшие о чем-то своем, станичном. Недалеко от крыльца – водитель, или, как в это время их называли, «шоффер», который открыл капот своего пепелаца и, не торопясь, копался внутри.

Меня вдруг разобрало любопытство: чем отличается сей агрегат, скажем, от «жигуля», и я подошел познакомиться с последними достижениями Автопрома. Водитель сначала подозрительно на меня косился, но, распознав после пары вопросов во мне человека, знакомого с техникой, стал разговорчивей. Мы с ним проболтали довольно долго, пока наконец-то не появился мой новый начальник.

Валерий Антонович прискакал с тройкой казаков, спешился, кинул поводья коноводу, затем, заметив меня, улыбнулся и подошел. Поздоровавшись, мы направились в штаб и зашли в большую комнату без таблички на дверях. Внутри обстановка была почти спартанской. Слева от входа стояла вешалка, рядом с ней – шкаф с филенчатыми дверками. В дальнем глухом углу притаился массивный, скорее всего, несгораемый сейф, рядом на стене висела зашторенная карта. Остальное место занимали три разнокалиберных письменных стола. За одним сидел, закопавшись в бумагах по самую макушку, поручик и что-то быстро чиркал карандашом в толстой тетради, сверяясь со своими многочисленными листками.

– Сегодня все в разгоне, разъехались по делам, один только Петр Иванович над бумагами корпит. Вечером у командующего совещание, нужно подготовить доклад. Он у нас – человек пунктуальный, неясностей не любит. Я побегу, доложусь о прибытии, а вы, Денис Анатольевич, подождите меня здесь. Да, после совещания будете представлены генералу. Я подал вашу докладную записку и, так как ныне в верхах партизанство в моде, то он хочет поговорить с вами… – с этими словами Бойко устремился в коридор.

– Так это вы – автор нашумевшего сочинения? Рад познакомиться, поручик Ломов, Петр Иванович. Отвечаю за обобщение и анализ поступающей информации.

– Прапорщик Гуров, Денис Анатольевич. Пока что ни за что не отвечаю. Но это ненадолго…

…После вчерашнего разговора с командующим мне был дан карт-бланш на формирование группы из пяти человек и занятия с ними на базе учебной полковой команды. Накануне вечером еле успел встать на все виды довольствия, а сегодня утречком иду к сотнику конвойной сотни – людей выбирать. Вчера, когда сказали, что заберут нескольких казаков, было видно, что он не очень-то и доволен, но противоречить генеральскому приказу не стал. Значит, сейчас будем договариваться. Казаки – они все с гонором, попробуем их разагитировать…

А трудно их агитировать. Сотник собрал всех урядников и объяснил им, что господину прапорщику нужны люди, типа, в разведке служить. Да таким тоном объяснил, что все скептически улыбаются и даже слушать особо не желают. Ладно, зайдем с другой стороны…

– Здравствуйте, станичники. Обращаюсь я к вам по важному делу. Вы, казаки, всегда служили верой и правдой государю и России-матушке. И не раз доказали это своими подвигами. В Отечественную войну двенадцатого года ваших земляков с атаманом Платовым французы больше черта боялись, да и с полковником Денисом Давыдовым они по тылам наполеоновским хорошо так прошлись. И в русско-японскую здорово отличились, и в эту войну земляк ваш, донской казак Козьма Крючков, первым из всей русской армии Георгия получил, в одиночку десяток немцев настрогал. И всегда станичники в самых трудных местах сражались, и ни разу славы своей не посрамили. Потому и пришел к вам, господа казаки. Война у нас теперь другая, немчура, как кроты, в землю зарываться начала. Поэтому и воевать по-другому надо. Добровольцы мне нужны для важного дела – в тыл германский на разведку ходить, в окопах немцев резать, причем тихо и незаметно. Нужны мне четыре человека, которые хорошо пластунское дело знают, стреляют метко, в рукопашном за себя постоять могут.