– Видела, говоришь? Правильно я догадалась, значит, это ты ее взяла, кроме тебя некому, – Валентина уже не шипела, а как-то странно выдыхала слова, – отдай мне ее! Куда ты ее дела?

– Кого – ее? Ничего я у тебя не брала, нужна ты мне, еще в воровстве упрекает!

– Если бы они это у тебя на Некрасова нашли, они бы на дачу не поехали, – бормотала Валентина как бы в трансе, – там я все обыскала, и Кемаль потом тебя на даче обыскивал… Куда ты ее спрятала? – В голосе у нее звучало неистовство.

Потом она оглянулась, осознала себя на людной улице, поняла, что наговорила лишнего, и взяла себя в руки. Она заговорила скороговоркой, облизнув губы:

– Послушай, мы могли бы договориться. Я отзову их всех, еще есть время все переиграть. Ты только верни это. – Она вцепилась мне в руку, острые ногти больно царапали меня через рукав пиджака.

Мне стало страшно.

– Да отстань ты, ненормальная! – Я вырвала руку. – Ничего я у тебя не брала, провались ты со своими секретами!

Я оттолкнула Валентину, выскочила на проезжую часть и подняла руку. Остановились две машины, один водитель обругал меня, а второй согласился подвезти.

На работу я приехала, буквально клокоча от злости. Если я сошла с ума, то не одна, а в компании с Валентиной. Она вела себя совершенно безумно. Пристала ко мне на улице, говорила странные вещи. Про Некрасова, шесть, про дачу. Еще одно подтверждение. Вот возьму и сегодня же поеду на улицу Некрасова, может, вспомню точно, была ли я там в воскресенье, или найду Вадима и спрошу у него прямо.

В самый разгар дня меня позвали к телефону.

– Слушай, Татьяна! – кричал в трубку полицейский Вася Курочкин. – Ты скажи своему знакомому, что с «Жигулями» дохлое дело.

– А что еще такое?

– Выяснили для меня ребята, формально машина принадлежит одной бабе, немолодая пенсионерка, да только зять у нее бандит, из Савеловой группировки. Она сама не ездит, даже водить не умеет, он иногда машину берет. Так что друг твой, верно, на него налетел. Ты скажи ему, пусть не связывается, лучше уж ремонт за свой счет, спокойнее. Сильно побил машину-то?

– Да нет, – вяло соврала я, – фару разбили да бок помяли.

– Ну, так себе дороже!

– Спасибо, Вася, коньяк за мной!

– Да что ты, – заскромничал он, – мне не надо, вот если ребятам…

Переделав неотложные дела, я сказала Мише, что мне нужно в налоговую за новыми бланками для баланса, и удалилась. К улице Некрасова я решила поехать на метро, а там пройти пешком, потому что если на машине, то никакой зарплаты не хватит.

Идя по улице Некрасова, я чувствовала волнение. Я тут несомненно была недавно, только тогда шел дождь. Я вспомнила, что Лилька говорила про дождь в воскресенье, а ведь она живет недалеко отсюда, в этом районе, на Салтыкова-Щедрина. Значит, дождь здесь был утром, и утром я тут была. Подходя к дому номер шесть, я еще больше заволновалась. Дом с богатым декоративным убранством был бы красив, если бы не был таким запущенным. Он был небольшой, всего одна парадная, и это хорошо.

Подходя к подъезду, я миновала кучку бомжей, обсуждающих свои насущные проблемы, – трех мужичков неопределенного возраста и грязную оборванную старуху. На меня пахнуло отвратительной смесью запахов перегара и грязных тел. Увидев меня, бомжи внезапно замолчали и уставились с насмешкой и неприязнью. Я ускорила шаг – показалось, что их взгляды оставили на моей одежде липкие зловонные следы.

Старуха отделилась от своих и неожиданно быстро пошла за мной, окликая:

– Дама! Дама! Красавица! Я к вам обращаюсь! Дама! Подайте больному человеку на хлеб!

Старуха нагнала меня. Я выгребла из кармана горсть мелочи и сунула в ее протянутую руку. Старуха уставилась на деньги в своей ладони так, как будто я бросила ей туда дохлую мышь. Я прибавила шагу, чтобы не видеть и не слышать ее: она вызывала отвращение и какой-то безотчетный страх. Уже входя в подъезд, я услышала, как она крикнула мне вслед.

– Ты мне что подала? Я к тебе как к человеку, а ты мне дрянь какую-то подала, мелочь!

Я закрыла за собой дверь парадной, чтобы не слышать ее визгливого голоса, и огляделась.

Это был традиционный питерский парадный подъезд – пол, выложенный плиткой, широкие ступени, вытертые тысячами ног, с медными кольцами, свидетельствующими о том, что эти ступени когда-то покрывала ковровая дорожка, камин, лепной потолок. Плитка, конечно, выщербленная, в камине – куча мусора, лепнина потолка наполовину обвалилась.

Я медленно, с бьющимся от волнения сердцем начала подниматься по лестнице. На площадке второго этажа в глубокой стенной нише стояла статуя – ангел с одним крылом, второе было отбито. Именно такого ангела я видела во сне…

Я смотрела на него, не веря глазам. Я была здесь! Была! Но я этого не помнила. Только мое подсознание кричало в полный голос, что я вижу этого ангела не впервые. Отведя взгляд от статуи, я огляделась. На эту площадку выходили две двери. Одна – дверь как дверь, а вторая была опечатана. Я смотрела на эту дверь и прислушивалась к своим чувствам. И они говорили мне, что именно эту дверь мне когда-то приходилось открывать, именно этот порог я перешагивала…

Почему эта дверь опечатана? На всякий случай я поднялась по лестнице до самого верха, до пятого этажа, но как я ни прислушивалась к себе, ничего не почувствовала. Мое подсознание молчало. Ему что-то говорила только опечатанная дверь на втором этаже.

Пора было уже возвращаться на работу. Я спустилась по лестнице, вышла из подъезда – и тут же увидела прежнюю отвратительную старуху.

Она стояла возле подъезда, опершись на палку, и явно ждала меня. Как только я вышла из дверей, она оживилась, шагнула мне навстречу и, уставившись круглыми совиными глазами, завизжала:

– Ты опять к нему ходила? Совесть замучила. Я знаю, кто ты есть! Ты есть убийца!

Кровь прилила к моему лицу. Я отшатнулась от мерзкой старухи и сказала севшим от волнения голосом:

– Что ты несешь, пьянь старая? Я тебя первый и последний раз в жизни вижу! – и, развернувшись, побежала прочь.

Но бабка не отставала, она удивительно быстро тащилась за мной и вопила:

– Подала, называется! Шестьдесят восемь копеек! Это разве подаяние? Порядочные люди меньше восьми рублей никогда не подают! А ты, сволочь такая, мне вообще должна была десятку подать! Потому как я все про тебя знаю! Все, как есть! Ты к нему тогда приходила – и где он теперь? Увезли, простыней покрытого! А ты мне шестьдесят восемь копеек! Тьфу! Да я теперича у тебя и полтинник-то не возьму! Не меньше сотни! Ты еще будешь бегать, просить – возьми, мол! Потому как я про тебя все знаю – убийца ты!

Я пыталась делать вид, что не вижу ее, не слышу ее истеричных воплей, но это было невозможно. Тогда я остановила проезжающее мимо такси, решив плюнуть на экономию, заплатила водителю, не торгуясь, несусветную сумму, только чтобы поскорее избавиться от ненавистной бомжихи.