– Возможно, так оно и было, – осторожно возразил Девизе. – Чтобы повлиять на выбор папы, требуется умение управлять конклавом. Атто Мелани, конечно же, помог Роспильози. Кроме того, этот папа был лучшим другом Франции. А Мелани, как известно, всегдашний друг самых видных кардиналов, как и самых могущественных французских министров.

– Словом, это интриган, бессовестный и опасный, – подвел итог Стилоне Приазо.

На меня напал столбняк. Тот, о ком шла речь, и тот, с кем я советовался предыдущей ночью чуть ли не на этом самом месте, – одно ли это лицо? Мне он представился как певец, а теперь выходило, что он – секретный агент, замешанный в коварные происки и знаменитые скандальные истории. Скорее всего речь идет о совершенно разных людях. Разумеется, если то, что поведал мне аббат о благорасположении к нему сильных мира сего, верно, значит, он сумел вновь завоевать их доверие. Но кто бы не отнесся к его рассказам с подозрением после всего только что услышанного?

– Стоит возникнуть хоть сколько-нибудь важному политическому делу, аббат Мелани тут как тут, – вновь заговорил француз, отчего-то упирая на слово «аббат». – Глядь, а он уж и замешан. Без него никуда. Он и в свите Мазарини во время мирных переговоров с испанцами на Фазаньем острове[32], он и посланником в Германии убеждает курфюрста Баварского претендовать на императорский трон. Теперь, когда возраст не позволяет ему мотаться, как прежде, по всему свету, он старается пригодиться королю своими донесениями и записками о римской жизни при дворе, которую хорошо знает, имея здесь много знакомцев. Кажется, нет такого дела государственной важности, в котором Париж не нуждался бы в советах и опыте аббата Мелани.

– Все ли еще он принят Наихристианнейшим из королей? – с удивлением спросил Приазо.

– Это одна из загадок. Человек со столь сомнительной репутацией не может быть допущен ко двору, и тем не менее Атто напрямую общается с коронными чинами. Кое-кто клянется, будто видел, как он в самый неурочный час покидал королевские покои. Словно у Его Величества была крайняя нужда тайно посовещаться с ним.

Значит, это была правда, аббат Мелани мог быть принят Его Величеством королем Франции. «Ну хоть в этом он мне не соврал», – с облегчением вздохнул я.

– А его братья? – спросил Кристофано, когда я вошел в столовую с чашкой горячего бульона.

– Они всегда действуют сообща, как волки, – отозвался Девизе. – Стоило Атто оглядеться в Риме после восшествия Роспильози на папский престол, как двое его братьев тут как тут. Один тут же сделался регентом хора в Санта-Мария-Маджоре. А у себя на родине, в Пистойе, они наложили руку на бенефиции и соляную пошлину. Многие земляки по праву ненавидят их.

Сомнений быть не могло. Я имел дело с коварным обольстителем ничего не подозревающих государей, да еще и действующим не в одиночку, а со своими канальями-братцами. С моей стороны, было непростительной ошибкой пообещать ему помощь.

– Пора проведать Пеллегрино, – заявил тут Кристофано, напоив своих собеседников бульоном с серным маслом.

И только тогда мы заметили присутствие в столовой еще одного лица – Дульчибени: все это время он молча сидел себе в углу смежной комнаты, потягивая водку. Графинчик с нею всегда стоял на одном из столов вместе со стопками – так было заведено у моего хозяина.

«Он не мог не слышать того, что говорилось об Атто Мелани», – отметил я про себя и поплелся вслед за Кристофано и двумя его собеседниками взглянуть, как там мой хозяин. Дульчибени даже не шелохнулся. На втором этаже нам повстречался отец Робледа.

Совладав со своим страхом перед заразой, иезуит на секунду показался в дверях своей комнаты, отирая пот с узкого лба, к которому прилипли седые букли, но потом все же собрал в кулак все свое мужество и, шагнув в коридор, встал у стены, не прижимаясь к ней и как-то неловко откинувшись назад, при этом вес большого тела был перенесен на пальцы ног, отчего его черный силуэт представлял собой некую прихотливую кривую линию. В его глазах читалась слабая надежда услышать добрые вести.

Из-за своего круглого упитанного лица и толстой шеи он казался дородным. Однако был высокого роста и потому умеренный живот вовсе не портил его фигуру, даже напротив, сообщал ей некий налет зрелой мудрости. Принятая им поза была столь необычна, что вынуждала его взирать на собеседников сверху вниз из-под редких и длинных ресниц; эта поза вкупе с полуопущенными веками и кругами под глазами придавала ему вид презрительной беззаботности. Завидев на нашем пути лицо духовного звания, Кристофано тотчас повелительно пригласил его следовать за нами, предположив, что, возможно, Пеллегрино нуждается в священнике. Робледа хотел было что-то возразить, но не нашелся и смиренно поплелся, куда ему указали.

Поднявшись на чердак и со страхом заглядывая в постель Пеллегрино, уже и не надеясь застать его в живых, мы увидели, что тот не только не преставился, но и издает регулярный и густой храп. Вздутия на его шее не уменьшились, но и не увеличились. По-прежнему колеблясь между чумой и синяками, Кристофано обтер его всего мокрым полотенцем, дабы облегчить страдания.

Я напомнил иезуиту, из осторожности оставшемуся за дверью, что состояние моего хозяина, увы, требует приобщить его святых тайн. При этом сослался все на то же постановление магистратуры, по которому любому не на шутку занемогшему постояльцу по истечении третьего дня болезни следует оказывать все положенные в таких случаях услуги по части таинств.

– Ну-у, да-а, это так, – выдавил из себя отец Робледа, нервно отирая пот со лба.

Однако не преминул уточнить, что по церковному уставу подобные услуги могут быть предоставлены лишь приходским священником или тем из его собратьев, на кого он укажет, а любой другой, принадлежащий к белому либо черному духовенству, взявшись за это, совершает смертный грех, чреватый для него отлучением от церкви, при том, что отпустить этот грех может только папа. Еще он подтвердил, что, согласно предписанию, о котором я ему напомнил, приходскому священнику действительно полагается свершать помазание освященным елеем лба хворого, а также прочтение над ним молитв. Однако, насколько ему известно, путешествующих и странников надлежит в первую очередь доверять попечению братьев милосердия из церкви Сан-Сальваторе-ин-Лауро, что при Каплице, в чьи обязанности как раз входит уход за занедужившими чужестранцами, и т. д. и т. п. И, наконец, что при помазании используется елей, освященный епископом, а у него такового при себе не имеется.

По всему было видно: передо мной знаток, в совершенстве владеющий данным вопросом, о чем свидетельствовал и заходивший вдруг ходуном толстый подбородок его преподобия. По его словам, один из его собратьев столкнулся с подобными обстоятельствами во время юбилейных торжеств 1675 года и поостерегся соборовать умершего.