или услышать, но забываю. Напрочь. Все падает назад фоном, когда я понимаю, что ты наглее, чем мне казалось.

Твоя ладонь прямо в моей. Пальцы сжимаются поверх, не оставляя кислорода. Телу – покоя.

Меня разбивает каким-то импульсом. Может, это как молния. Как тот же захваченный дух. Прямо от твоих пальцев – они вроде щипцов для аккумулятора – сигнал мне повсюду. Главное: к инстинкту самосохранения. Он бьет по щекам, помогает выдернуть руку и отступить подальше.

– Видишь? – Ты дышишь часто. Пар не успевает пропасть, пополняясь новым. – У меня потеют ладони, когда я говорю с тобой, понимаешь? Я, может, в себе уверен, но, блядь, Итан. Когда ты оборачиваешься и смотришь мне в глаза, у меня тысяча и одна возможность накосячить. – Ты на нижних ступеньках, преграждаешь путь, смотришь снизу вверх… слишком. Не нужно так смотреть! – Я действительно имел в виду «врожденная», клянусь. У меня вообще проблемы с этими двумя словами. Я до двадцати считал, что они синонимы. Итан. – Хватит. Прекрати. Я же могу видеть цвета твоего голоса, я же могу вместе с ними растаять, как ты не понимаешь? – Я сейчас просто лажанул. Конкретно. Но у меня и в мыслях не было тебя задеть или обидеть.

Лажанул не ты, Чоннэ.

Лажанул я. Еще тогда, в начале первого курса, когда увидел, как твои сапоги стучат по ковру на пороге – стряхивают снег. В тот самый момент, когда не успел даже лица увидеть, а уже все понял. По звукам шагов.

Странное ощущение. Как оно называется? Когда ты шагаешь, а я вижу цветные пятна на месте твоих следов. Я же по ним пошел, как изгнанный ребенок по камням и хлебным крошкам. Только с одной разницей: заранее зная, что прогонят. Дошел до порога и вовремя затормозил.

Лучше в окна смотреть за тобой и у двери подслушивать. Я так два года топчусь. И делаю все правильно.

– Я посредственный и заурядный, но не идиот. – Знаю. Знаю. Прости меня, ладно? Мне нужно было обороняться. – Я бы к тебе не сунулся, будь в моей голове все настолько плачевно.

Ну почему ты такой. Ну откуда ты взялся! Пожалуйста, не переступай порог. Не выходи из дома. Я же о тебе забочусь тоже.

– Вот и не суйся, – мне несложно это сказать. А пальцы сжимают лямку рюкзака до боли в костях. Но кто виноват, что они сами по себе. Да? – Не нужно, Чоннэ. Пожалуйста. – Не смотри так! – Оставь меня в покое и не подходи больше.

Это требует сил – обойти тебя и спуститься.

– Почему? – Чувствую, как в спину врезается твой отчаянно высокий тембр. – Я хочу понять, почему не я! Слишком посредственный? Слишком… грязный? Что именно?

А там же люди. И в основании лестницы тоже. Час популярный для Мьюгара. Час громкий и тяжелый для меня. Для тебя, оказывается, тоже.

Знаешь, я ведь совсем не думал, что могу обидеть тебя своим поведением. Считал, ты отходчивый и легко отпустишь любое мое слово. А теперь по глазам вижу, что ошибался. Не рассмотрел все-таки тебя всего, да? Самоуверенно думал, что ты у меня на ладони. Понятный, вышитый наружными нитками, раскрытый всеми страницами.

А теперь в словах чувствую. В их цветах – оттенках серо-голубого и мрачно-черного. Вижу слишком ярко, и лучше не оборачиваться. Прости, пожалуйста, ладно? Меньше всего мне хотелось тебя обидеть.

Я же защищался, ты веришь? Всего-то оборонялся. Мне ведь… я же понятия не имел, что моя защита – для тебя может быть атакой. Если б знал, молчал бы.

– Ты читал сказку о Гензеле и Гретель? – Волосы налетают на глаза, когда я слегка оборачиваюсь и смотрю поверх плеча сквозь их белую паутину.

– Читал, – твой ответ отчаянно машинальный.

Хорошо. Это очень хорошо.

Тогда должен понять:

– Потому что я ведьма в пряничном доме.

Ты зайдешь добровольно. А дальше – знаешь: я захочу тебя съесть, ты сбежишь,

я сгорю дотла.

Всё.

7

У меня было две жизни в алых красках истоптанной земли, и их я помню хуже всего. Рефлексы и инстинкты правят, бросают, управляют руками и ногами, и, если живой потом, осознание такое чужое, будто происходило с кем-то другим. Или приснилось.

Война – это песня о маленьком бизнесе, который постепенно расширяется. Глобализируется. Вышибалы с убийственными голами и грандиозными наградами. Смотришь, дышишь и ждешь. Врага или смерть. Доход или убыток. Падение или взлет. Мелодия начинается заново.

Я часто путался. Как новичок с педалями: где тормоз, где газ. Когда бежать, когда затаиться. Забывался.

Иногда трусил. Все трусят хоть немного, а потом – в точности как в «Алом знаке доблести» – что-то подстрекает. Заклинание мышц и костей. Разбивает магию мысли и психических откликов просто вдребезги и кидает ядром вперед, а чувство такое – абсолютный цинизм смерти – «будь что будет, я пытался».

Меньше всего боишься смерти, больше всего – боли. Выше всего – пропустить конец. Не увидеть. Я боялся.

Так бы не вспомнил, если б не разговоры. Лица стираются, языки без употребления, разумеется, тоже. Но мозг умен: кем бы я ни был, я понимаю. Перевожу в голове.

Когда я родился в Швеции, у меня был друг. Сосед, с которым прошла вся моя война. Он постоянно болтал о том, что терпеть не может запах мокрой земли и будет только рад, когда перестанет его чувствовать.

А я говорил о неведении. Как я узнаю после смерти, чем кончилась война? Эта или следующая? Я же все-все пропущу. Это расстраивало.

А потом я научился вспоминать, что лет эдак через сто пятьдесят смогу, наверное, узнать. Новости же научились распространяться по миру быстрее, чем раньше. Тем для разговоров становилось больше. Люди из-за этого менялись. Иногда в них просыпалось крошечное чувство собственного достоинства. Даже у низших сословий, не знающих отдыха. Только сейчас я точно осознал значение фразы «знание – сила».

Это же повсюду. В том числе и сегодня.

Образованный человек чувствует превосходство над необразованным. А хранитель тайны перед человеком неосведомленным всегда самую малость напыщен, чуточку властен и немного самодоволен. А уж если простой народ узнавал то же, что знал непростой, настроение менялось, общий дух красился уже другими красками.

Удивительно, но те же я видел среди войны. Цвет темного золота, расплавленного на сильном огне. С переливами и тягучестью карамели. Краска командного духа. Из века в век одна и та же. Такая же, когда все твои друзья собираются вместе. Этот же оттенок на любой вечеринке. Странно, да? Такие разные процессы, а цвет один.

Потому