Из-за скудости источников трудно увидеть то, что именно во времена описываемых нами социальных сдвигов затронуло крестьянское сообщество и окружавший его ландшафт. В первую очередь отметим давление демографического роста. Вкупе с расширившимся употреблением хлеба в пищевом рационе (после 1100 г. он на века становится основным продуктом питания) это давление привело к уменьшению площадей, где собирали дикие плоды и пасли скотину, за счет увеличения земель, на которых сеяли и собирали зерновые. Вследствие этого крестьяне все реже меняли места своего проживания. Оседлость выросла на тех землях, урожайность которых увеличивалась по мере того, как их усердно улучшали укоренившиеся на них семьи. Можно привести множество примеров перехода на оседлый образ жизни. Приведу один — судьбу мужчины и женщины, которые упоминаются в одной из записей картулярия Клюнийского аббатства. Эти бродяги пришли с разных сторон, в конце концов осели около 1000 года в деревне на берегах Соны; брачные узы соединили их; от законной супружеской пары пошел крестьянский род, частично расселившийся по соседству с этой деревней, там, где еще оставались необрабатываемые, незанятые земли. Документ, который я привожу, содержит сведения и о том, что эти два мигранта должны были после своего прихода отдаться под покровительство и под власть местных сеньоров. Таков второй фактор, определивший историю, набросок которой здесь дается, историю занятия земель. Ее невозможно отделить от истории власти. Обладатели власти поощряли переход на оседлость и компактное проживание населения, благодаря чему они могли крепче держать его в своих руках.

Французских историков, которые пытаются понять, как сформировалась деревня, уже полтора десятилетия завораживают две модели этого процесса. Обе они построены на материалах других европейских краев. Первая основана на данных, полученных в странах Севера, в частности в Германии. Эта модель предполагает, что в течение длительного времени не уступало своего места примитивное сельское жилье, «бросовые дома», как называют их этнологи. Такие дома не имеют никакой ценности по сравнению с пахотной землей, их можно быстро построить, передвинуть, но они непрочны. Таким образом, эта модель побуждает считать непостоянным характер заселения, бытовавшего вплоть до XI века. Значительно большим оказалось влияние второй модели. Она надежно покоится на изысканиях, которые проводил в Лацио (средняя Италия) Пьер Тубер. Используя итальянское слово incastellamento — строительство укреплений, он описывает процесс, который между X и XII веками привел к изменениям в местоположении семейных ячеек. Первоначально они были разбросаны по долинам, но в конце концов «приклеились» друг к другу (большей частью — под властным нажимом), образовав населенные пункты. Обычно такие скопления домов находились на возвышенности, выглядели как крепости, становились центрами новой территориальной структуры. Робер Фоссье объединил обе гипотезы, предложив концепцию «encellulement» — «оклеточивания». С его точки зрения, выявленный П. Тубером феномен представляет собой региональный вариант общего сдвига, который в те времена затронул и французские края. Наибольшую силу он приобрел между 990 и 1060 годом, совпав, таким образом, с эпохой всех тех изменений, которые поразили монаха Рауля. Он говорит о «рождении деревни». Жилища, которые до той поры были разбросаны, соединяются внутри пространства, иногда огороженного и часто получающего особый правовой статус. Эти жилища не раз придется перестраивать в соответствии с нуждами разрастающихся семей и требованиями производства. Но их уже невозможно будет перемещать с места на место, ибо они сооружены из более прочных, чем прежде, материалов. Однажды родившись таким образом, скопления жилищ сами станут ядрами ячейки — «земли». Эту округу, скрепляемую сетью дорог, постепенно упорядочит разумное размещение пахотных участков, пастбищ, виноградников и площадей, предназначенных для общего пользования. Такое «отвердение» произойдет вокруг какой-либо точки притяжения. Иногда ее роль играет большое укрепленное поместье, замок, чаще всего — приходская церковь и ее atrium — предхрамие, то есть кладбище. С давних времен усопших собирали в одном месте. Они лежали рядом друг с другом, но поодаль от обитаемых мест. Кладбище переместилось в период между ранним Средневековьем и XII веком, приблизилось к церкви; в само церковное здание покойники не проникали, но они теснились у его стен. Можно задаться вопросом: не предшествовало ли их собирание рядом с церковью собиранию вокруг нее живых? Не являлся ли самым мощным ускорителем этого процесса приходской институт, создавший рамки для нового типа социальных отношений, распространяясь одновременно на мир дольний и мир горний, тесно связывая живых и мертвых в ожидании Воскресения?

История французских деревень вплоть до XIV века фактически больше всего изобилует белыми пятнами из-за отсутствия информации. Письменные источники редки, туманны, топонимика обманчива; наиболее убедительные материалы дают археологические изыскания, которые приобрели в последнее время значительный размах. Однако раскопки, обходящиеся дорого, всегда носят точечный характер, тогда как анализ должен основываться на данных обо всей территории. А поскольку трудно вести раскопки в зонах, которые застроены, эксплуатируются, то наиболее известные места обитания, обнаруженные во Франции (такие, как в районе Шаравин), являются маргинальными. Кроме того, невозможно датировать найденные развалины, выявляя среди них новые, покинутые, восстановленные строения, чтобы на удовлетворяющем науку уровне составить их плотную хронологическую сетку и сопоставить выводы археологов с теми материалами, которые дают письменные источники, помимо содержащихся в них сведений о текущих событиях. С учетом всего этого я отнюдь не могу выразить убежденности в том, что поселения во Франции были непостоянными вплоть до фазы, которую Робер Фоссье называет «оклеточиванием». Верно, что крестьянские жилища еще представляли собой (по крайней мере, в некоторых областях) «бросовые дома». Однако сразу же после появления документов, дающих нам четкие сведения о владельцах земли (то есть начиная с VIII века, а в некоторых частях северной Галлии — даже с VII века), становится очевидным следующее: когда в этих документах говорится о «дворах», «огородах», «мансах», то в расчет принимаются не имеющиеся на этих участках «здания», действительно ненадежные, но ограда и замыкаемое ею пространство. Именно они придают участку особый статус, причем статус прочный, поскольку он не меняется, даже если участок остается на какое-то время незанятым. Добавлю, что огороженная земля используется интенсивно под сады и огороды, так как почва здесь более плодородна уже благодаря самому по себе присутствию людей, скота и птицы; доходность такой земли гораздо выше доходности пахотных площадей. Я верю в длительное существование «кочующего» земледелия, но я не верю в то, что оно сохранялось на огороженных участках. И не потому, что там находились постоянные строения (и другие огороженные участки, отведенные под виноградники, своего предназначения по необходимости не меняли), но потому, что в огороженном, стало быть, надежном пространстве собиралась основная и самая ценная доля средств пропитания.

Я принимаю во внимание концепцию «оклеточивания», но убежден в том, что в различных французских провинциях этот процесс не шел с одинаковой скоростью и развивался не в одинаковых формах. Очертания современного ландшафта служат тому подтверждением, это в данном случае наилучший документ, по своей содержательности намного превосходящий другие. По всей видимости, укрепление сельского сообщества шло в Лотарингии или в Нормандии не так, как в Провансе, где нашему взору открываются остатки структур, подобных структурам Лацио. Здесь в период между серединой XI века и серединой XII века мало-помалу слово castrum (укрепление, лагерь) утверждается в грамотах для обозначения скоплений жмущихся друг к другу домов, скоплений, которые пришли на смену прежней распыленности жилищ. В провинциях поселения формировались под воздействием различных факторов. Остановлюсь на примере небольшого края, прошлое которого мне лучше известно. Это окрестности Клюнийского аббатства и холмы Маконнэ.