После установления союзнических военно-морских отношений с Великобританией британская разведка проинформировала нас о том, что итальянский флот не может в настоящее время выделить какие-либо значительные силы для действий на других театрах; Турция заинтересована в сохранении своего нейтралитета, а значит, и правового статуса Черноморских проливов в случае направления в Черное море каких-либо боевых кораблей, британская сторона проинформирует советскую еще до того, как корабли войдут в Дарданеллы. Правда, все, что связано с началом советско-британского сотрудничества, относится уже к июлю.

Таким образом, в двадцатых числах июня 1941 г. командование Черноморского флота могло опасаться входа итальянских военно-морских сил не более чем вступления в войну Турции на стороне Германии — то есть подобные опасения не имели под собой реальной почвы. Но одновременно комфлота не был уверен, что располагает всей информацией, и в этих условиях хотел подстраховаться.

Подведем итог вышеизложенному. В 6:00 22 июня на Черноморский флот ушла директива наркома ВМФ: «Приказываю произвести оборонительные минные заграждения». В тот же день пришло три телеграммы с указанием о создании заграждений, в одной из них за подписью Исакова разрешалось у всех, баз кроме Главной, мины ставить на усмотрение комфлота. При этом Ф.С. Октябрьский не имел уверенности в сохранении Турцией статуса нейтрального государства. Относительно реальных возможностей итальянского флота он никакой конкретной информации не имел. Сюда надо добавить, что в теории применения сил флота на протяжении всех 30-х годов минно-артиллерийская позиция являлась сердцевиной всех планов действий флотов на случай войны. Бой на минно-артиллерийской позиции — это то, что отрабатывали все флоты в предвоенные годы.

Таким образом, надо признать, что в тех конкретных информационных условиях Военный совет Черноморского флота оказался в некотором роде спровоцирован на постановку минных заграждений как минимум у Одессы и Батуми. У Севастополя он это сделал по прямому приказанию наркома. У Новороссийска мины выставили 25–29 июня, то есть можно сказать тогда, когда в обстановке до конца не разобрались. А вот заграждения в Керченском проливе (10–17 июля) и у Туапсе (18–19 июля) объяснить вроде бы трудно, но чуть позже и здесь мы найдем подсказку. А пока констатируем, что постановка оборонительных минных заграждений на Черном море в большей своей части не соответствовала сложившейся оперативной обстановке на театре. Но ответственность за это должны нести не только Военный совет ЧФ, но и Главный штаб, а также Военно-морская академия как ведущий разработчик применения сил отечественного флота. Ведь не без ее участия минно-артиллерийские позиции превратились в своего рода фетиш.

Выставленные минные заграждения очень быстро дали о себе знать. Только с 23 июня по 20 июля 1941 г. в районе Главной базы катерами ОВР обнаружено и уничтожено 13 всплывших мин и два минных защитника. Для обеспечения безопасности судоходства командование флота приняло срочные меры по организации военно-лоцманской службы и начало проводку судов через районы, опасные от мин, организовывало инструктивные занятия с капитанами судов, ввело систему дополнительных навигационных ограждений. А тут еще выяснилось, что на флоте фактически отсутствуют параваны-охранители для тихоходных транспортов.

20 июля 1941 г. штаб ЧФ запретил плавание судов в районе Одессы, Севастополя, Керчи, Новороссийска, Туапсе и Батуми без военного лоцмана или конвойного корабля. Командирам баз вменялось в обязанность предупреждать об этом каждое судно, куда бы оно ни следовало. Однако этих мер оказалось явно недостаточно. Из-за неподготовленности личного состава кораблей к плаванию по фарватерам военного времени, слабой обеспеченности и плохой организации судоходства от подрыва на своих минах погибли, кроме эсминцев и тральщика, торпедный и два сторожевых катера, гидрографическое судно, три транспорта, танкер, буксир, две паровых шхуны, два сейнера и баржа. Два транспорта получили серьезные повреждения. Есть основания полагать, что некоторые из кораблей и судов, считающиеся погибшими и поврежденными на минах противника, фактически подорвались на своих.

Кроме минной опасности, на интенсивность наших морских перевозок стал влиять подводный фактор — а точнее, подлодки противника. По данным разведывательного отдела флота на 29 июня на Черном море действовало 7–8 германских подлодок. Из них три якобы базировались на Созопол (Болгария). Но еще раньше, 26 июня, Ф.С. Октябрьский в телеграмме командирам военно-морских баз к числу «главных и сильных врагов», кроме авиации, причислил и подводные лодки, которых, как указывалось в телеграмме, «немцы притащили в Черное море, видимо, не один десяток». 2 июля в донесении наркому ВМФ командующий флотом докладывал: «Сейчас точно установлено, что на Черноморском театре у наших военно-морских баз работает минимум 10–12 подводных лодок». Видимо, на основании этого донесения на следующий день адмирал Н.Г. Кузнецов докладывал Государственному Комитету Обороны о том, что «порт Варна используется для базирования 10–12 немецких подводных лодок, действующих у наших берегов».

Откуда командующий флотом взял 7–8 подлодок противника на 26 июня, непонятно. Скорее всего он сам их придумал, дабы карась, то бишь командир ВМБ, не дремал. Первый раз в разведсводках германские подлодки появились 29 июня. Правда, еще раньше и позднее от постов СНиС, кораблей и самолетов в море поступали донесения о якобы замеченных ими перископах и самих подводных лодках. Но по подобным отрывочным донесениям нельзя было определить их количество на театре, это могла сделать только разведка на основании анализа сил противника в базах.

Здесь небезынтересно обратиться к дневниковым записям Ф.С. Октябрьского, опубликованным его дочерью. Как раз 29 июля у комфлота на докладе побывали начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев и начальник разведывательного отдела полковник Д.Б. Намгаладзе. После разговора с ними в дневнике появились такие строчки: «Босфор прошло большое количество ПЛ (вошли в Черное море). Турки продолжают пропускать через проливы немецкие военные корабли, идущие в Черное море». В разведсводках этого нет. Не исключено, что Д.Б. Намгаладзе доложил комфлота некие свои личные мысли по этому поводу. Но в любом случае строчки из дневника характеризуют представление Ф.С. Октябрьского о существующей подводной угрозе. Данный конкретный случай иллюстрирует влияния фактора субъективизма на объективность оценки обстановки. Командующий флотом счел, что через Черноморские проливы идут германские корабли — хотя имевшиеся в его распоряжении на тот момент времени документы не давали для этого никаких оснований.

Далее динамика донесений разведывательного отдела флота по германским подлодкам выглядела следующим образом. 2 июля разведчики доложили о двух германских подлодках в Варне. 10 июля — на порты Болгарии как нейтрального государства базируются немецкие подлодки, укрывающиеся от наших вооруженных сил. 12 июля — по достоверным данным, в судоремонтных мастерских в Варне собираются четыре германских подлодки. 15 июля эта информация подтверждается. 14 июля — в Бургасе отмечено две итальянские подводные лодки.

Периодически сообщается о выходе германских подлодок из Бургаса в море и даже указываются курсы. 17 июля — из Италии в речной румынский порт Джурджиу прибыли две подлодки. 17 июля вновь подтверждаются сведения о наличии в Варне трех германских подлодок. 22 июля — вверх по Дунаю на буксире проследовали две поврежденные германские подлодки. 4 августа — в Румынию прибыли 2000 немецких моряков с подводными лодками в разобранном виде. 10 августа — подтверждается сборка в судоремонтных мастерских Варны трех германских подлодок.