Настёна! Доченька моя родная!

Её стошнило прямо посреди комнаты, и в голове стало яснее. Вспомнилось, как бродила по улицам в поисках Домкомбеда и прижимала к груди ребёнка. Как нарвалась на патруль, как колючий штык больно и твёрдо упирался ей в спину. Неужели Настя осталась лежать там, во дворах? В приступе безумного страха она метнулась к двери и застучала кулаками:

— Откройте, пустите, у меня там дочка!

Дверь не поддавалась. Она обернулась к столу, выхватив взглядом тяжёлое бронзовое пресс-папье. Непонятно, откуда взялись силы, но после нескольких ударов по замку дверь распахнулась, и Фаина выскочила на улицу, окунаясь в волну холодного воздуха с каплями дождя.

Обезумев, она кружила из двора во двор, заглядывала в парадные, вставала на колени у разбитых подвальных окон. Платок слетел с плеч и потерялся. На неприкрытую голову моросили капли дождя, стекая по щекам за шиворот.

— Ребёнок? Вы не видели здесь ребёнка в зелёном одеяльце?

Лица прохожих стирались в сплошную маску без глаз, без носа, безо лба. Только губы, которые с тяжёлым упорством шевелились в ответе: «Нет. Не видали, не слыхали».

Заметив патруль, она наперерез бросилась к солдатам:

— Братки, солдатики, не вы меня вчера здесь арестовывали? Я ещё с ребёнком была!

— Снова хочешь? Понравилось? — весело выкрикнул один, но, взглянув в её тёмное и страшное лицо, осёкся: — Нет, сестрёнка, мы другой участок обходили, возле Сенной, а кто здесь теперь, не сыщешь. Нас без разбору бросают туда-сюда.

Не сыщешь…

Прислонясь спиной к стене, Фаина подняла глаза к небу в рваных дождевых тучах, и оно показалось ей бездонной дырой, куда можно броситься и исчезнуть. Эх, кабы так!

— Матерь Божия, помоги! Не допусти!

На неё напала дрожь, сотрясавшая всё тело, но всё же она продолжала безостановочно взывать к серой бездне, что колыхалась над головой:

— Матерь Божия, услышь меня! Спаси и сохрани моё дитя под кровом Твоим!

* * *

— Ну, показывай, Манька, где твоя покойница и куды её выволакивать?

Поёжившись с похмелья, дворник Силантий рванул на себя дверь Домкомбеда и заглянул внутрь.

— Сам знаешь, куда померших вывозят. Не мне тебя учить, — огрызнулась Мария Зубарева, — у меня и без тебя хлопот во, по горлышко! — Она провела ребром ладони по воротнику плюшевой кацавейки, что колоколом болталась на её костлявых плечах.

В знак неодобрения Силантий громко цыкнул зубом и сморщился:

— Эх, Машка, вожжами бы тебя отхлестать за дерзость. Разве можно бабе так с мужчиной обращаться? В прежнее бы время…

— Но-но-но, не забывайся. Я теперь тебе не Машка, а уполномоченная, — Мария ткнула Силантия кулаком в спину, — велено тебе очистить помещение — значит, не рассуждай, а исполняй приказание.

— Так чего делать-то? — Силантий обшарил взглядом комнату с вывороченными ящиками письменно стола. — Нету твоей покойницы.

— Как нету? А где она?

— Видать, вознеслась. — Силантий перекрестился.

— Ты шуткуй, да не заговаривайся.

— Сама гляди.

Силантий посторонился и пропустил Марию вперёд. Наступая на разбросанные бумаги, та потопталась посреди комнаты и развела руками:

— Ушла.

— Ясно ушла. Очухалась и убрела восвояси. Вишь, замок сломан. Сильная, видать бабёшка попалась. — В его голосе зазвучало уважение. — Хоть моя Лукерья не слабого десятка, а такую крепкую щеколду не выворотила бы. В общем, с тебя, Машка, простава за беспокойство.

— Да оставь ты со своим балаганом. — Крепко растерев ладонями щёки, Мария оперлась коленом на сиденье стула. — Ежели баба жива, то как мне быть с ребёнком?

Силантий широко зевнул:

— С каким таким ребёнком? Не возьму в толк, о чём ты мелешь?

Остановившись на полуслове, Мария прикусила язычок:

— Это я так, болтаю что ни попадя. Солдаты мне вчера найдёныша принесли. Сказали, около Гостиного Двора подобрали. Вот и думаю вслух, куда бы его приспособить. Сам понимаешь, что ни случись — все к председателю бегут. Будто бы у нас не Домкомбед, а пожарная команда. — Она подумала, что будет сподручно, если Савелий сейчас исчезнет с глаз и забудет о разговоре навсегда, а потому придётся выдать ему чекушку самогона, припрятанную на крайний случай.

Мария придвинула стул к буфету и достала с верхней полки бутыль с белёсой жидкостью:

— На, ненасытная твоя утроба. Похмелись, пока я добрая, да смотри не ужрись до белой горячки. Помни, что завтра поутру надобно выгонять буржуев на трудработы — брусчатку на мостовой укладывать, а то ни пройти и ни проехать.

— Так точно, ваше благородь! — задрожав ноздрями при виде чекушки, выкрикнул дворник. — Не извольте беспокоиться, приказ исполню в лучшем виде.

Перед тем как прижать взятку к сердцу, он смачно поцеловал мутное горлышко, заткнутое сургучной пробкой, и в мгновение ока улизнул в раскрытую дверь.

* * *

Ольга Петровна мучилась мигренями с гимназических лет. Если уж заболит голова, то на неделю, если не на месяц. Сейчас она сидела, сжимая виски ладонями, и лицо молодого человека, ворвавшегося в кабинет, выглядело то фиолетовым, то ярко-оранжевым, наподобие апельсиновой кожуры.

Гера работал в отделе совсем недавно и буквально кипел трудовым энтузиазмом.

— Ольга Петровна, я не могу усидеть на месте! Вы понимаете, что значит новый указ Исполкома Петросовета? Нет, вы только послушайте, теперь власть в Петрограде называется Советом народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны! — Воздев руку, он вытянулся во фрунт и закатил глаза к потолку. — Коммуна! Мы — коммунары! Продолжатели дела великой Французской революции, вершители судеб не только России, но и всего человечества! Вот этими самыми кулаками мы, коммунары, разобьём цепи рабства.

Нервическим жестом молодой человек сунул под нос Ольге Петровне тощие пальцы с обкусанными ногтями и большой бородавкой на костяшке.

«Ещё немного, и он сорвётся на визг», — подумала Ольга Петровна, нащупывая болезненную точку в районе ушной раковины. Осторожными движениями она помассировала мочку — иногда подобные манипуляции помогали притупить приступ мигрени.

— Гера, не могли бы вы говорить немного тише, у меня очень болит голова.

Он явно обиделся:

— Ольга Петровна, я к вам как к другу, как к старшему товарищу, а вы меня укоряете. Наш отдел агитации сейчас готовит плакаты. Мне поручено стихи написать. Вот, послушайте…

— В другой раз, Гера, — остановила его Ольга Петровна, — мы с товарищем Кожуховым отбываем на совещание к Григорию Евсеевичу Зиновьеву.

Показывая, что разговор окончен, она встала.

— К председателю Петросовета? — Гера удивлённо поднял брови. — Зачем? Он же вчера сюда заглядывал вместе с женой, то есть с товарищем Лилиной.

— Затем, Гера, что Петроград на грани голода. — Чтобы осадить юнца, Ольга Петровна произнесла фразу подчёркнуто деловито. — Вы, например, знаете, что в марте в Петроград прибыло всего восемьсот вагонов с продовольствием? Восемьсот на полуторамиллионное