Один тезис. За целое тысячелетие христианство с его универсализмом так и не смогло как следует укрепиться в германском Барбарикуме и по-настоящему, содержательно преодолеть язычество. Вальтер Шубарт, подчёркивая, что не даёт оценку, а лишь констатирует факт, заметил, что немец – «нехристианин в самой глубинной основе своего сердца, он собирательный образец нехристианских черт и сознаёт это». Эта нехристианскость тесно связана с земляческим укладом жизни немцев, их партикуляризмом, не универсализмом. Послушаем ещё Шубарта: «Немец – чистейший представитель «частичного» человека. Немецкость – это протест части против целого (именно в этом смысле Достоевский назвал немцев протестующим народом»). А когда партикуляризм сталкивается с универсализмом, он легко превращается в бунташный антиуниверсализм.

В «германизированное христианство» был встроен мощный потенциал антиуниверсализма, который, помимо традиции, подпитывался и европейскими политико-экономическими обстоятельствами (достаточно взглянуть на политическую карту германских земель в Средние века и раннее Новое время). Этот антиуниверсализм, как только предоставлялась возможность, выплёскивался в качестве «немецкого бунта, осмысленного, а потому сверхбеспощадного» против универсализма, будь то католицизм, европейскость (Брир: «Немецкий народ не чувствует себя в Европе как дома. Он обладает такими базовыми свойствами, которые по сути не являются европейскими. Возможно главное из них – раздражительность, вспыльчивость, нетерпимость», т. е. варварские качества, которые обычно смягчаются культурой и цивилизацией) или просвещение, либерализм или марксизм.

Под таким углом зрения гитлеровский национал-социализм (кстати, весьма враждебно относившийся к христианству) оказывается последним и сверхмощным, с одной стороны, вобравшим все предыдущие бунты язычества и немецкого партикуляризма против универсализма в принципе, с другой, получившим в качестве своей основы индустриальный капитализм; это попытка окончательного решения вопроса «Германия и Европа». Поскольку на пути решения этого вопроса стояла европейская система государств, идейной основой которой были либеральные принципы, то она, естественно, должна была быть сметена, а на её место поставлена имперски объединённая на германский лад континентальная Европа – райхосоюз. Но дело вовсе не только в идейном обрамлении европейской системы государств, а в её сути и в том, каким ликом она поворачивалась к немцам, какое место отводилось/указывалось им в ней.

Немцы и европейская система государств: болезненный опыт. В течение веков европейская система государств конструировалась так, что немцы проигрывали – либо оказывались вообще лишёнными своей государственности (как это произошло в Вестфальской системе, установившейся после Тридцатилетней войны), либо ставились в невыгодное (как после Наполеоновских войн) или просто унизительное и катастрофическое положение (как в Версальской системе после Первой мировой войны), с которым невозможно было мириться и немецкий народ не смирился, использовав в качестве оружия борьбы национал-социализм. Многовековой, коренящийся в язычестве партикуляристский инстинкт совпал с логикой борьбы в мировой системе эпохи кризиса классического и становления государственно-монополистического капитализма и отлился в национал-социализм в теории и практике и в стремление уничтожить систему государств (с XVII в. почти каждая новая структура этой системы ухудшала положение немцев и германских княжеств и государств, с необходимостью вырабатывая в них отрицательные чувства) и объединить Европу в рамках новой империи – Тысячелетнего Третьего рейха. Так многовековое германское прошлое предоставило средства для решения новейших проблем и дилемм, а эти последние создали спрос и условия для актуализации этого прошлого. Именно катастрофическая ситуация после поражения в Первой мировой войне заставила немцев максимально напрячь силы и интеллект – особенно последний – чтобы действовать в ограниченных возможностях того небольшого выбора, о котором я сказал выше.

В 1944 г. Карл Поланьи писал, что потерпев в 1918 г. поражение, Германия сумела понять как его причины, так и то в XIX в., что привело к ним. «Нечто вроде зловещего интеллектуального превосходства (над противником. – А.Ф.) было выработано её государственными деятелями тридцатых, поставившими задачу разрушения (существующего мирового – версальского – порядка. – А.Ф.), которая предполагала развитие новых методов финансов, торговли, войны и социальной организации». Но то же можно сказать и о большевиках в России. Правда, с той лишь разницей, что целью глобального проекта большевиков было уничтожение капитализма и социосистемная перестройка мира на антикапиталистической основе, а целью Гитлера – прежде всего германизированная Европа. Средством достижения этой цели стал замешанный на дрожжах немецкого партикуляризма и выпеченный в индустриально-промышленной капиталистической печке национал-социализм, ставший во многом ловушкой. В середине XX в., века универсалистского, оптимистичного и циничного, идеология, замешанная на мифологии в духе «гибели богов» и партикуляризме расы и крови, мрачная риторика Vernichtung’a и Weltfeind’a едва ли могли быть эффективными за пределами Рейха (время фэнтэзи, жанра который займет место научной фантастики, наступит в конце века).

Избрав партикуляристскую, антиуниверсалистскую идеологию в качестве идейного средства борьбы за мировую гегемонию вообще и гегемонию в капиталистической системе в частности, нацисты социокультурно противопоставили себя доминирующей просвещенческой (либерально-марксистской) геокультуре Современности (1789-1991) в целом – геокультуре, коренящейся в Просвещении, бросили ей вызов. И не только ей, а Модерну как социокультурному типу. С этой точки зрения, в известном смысле правы те, кто квалифицировал нацистский проект как бунт темных сил прошлого против Просвещения и Великой Французской революции (а еще точнее – Великой европейской революции) 1789-1848 гг., как контрреволюцию в самом широком смысле этого слова. На знамени этой контрреволюции было начертано: Государство, Раса, Воля. Так Воля была противопоставлена Разуму, Раса – Человечеству, Государство – Индивиду и его обществу, т. е. гражданскому.

Показательно, что если Наполеона положительно воспринимали многие даже в завоёвываемых странах (достаточно вспомнить отношение к нему Гёте, Гегеля, Бетховена, многих в России), то Гитлера воспринимали совершенно иначе. Будучи врагом Великобритании, немецких государств и России, Наполеон не выступал в качестве врага европейской универсалистской (в её просвещенческой форме) цивилизации. А вот Гитлер выступал именно как такой нутряной враг, а не просто противник тех или иных государств.

Если Наполеон свою борьбу против англосаксов за гегемонию облёк в господствующие формы европейского геокультурного Модерна, которые стали выполнять роль европейской цивилизации капиталистической эпохи, то у Гитлера выходило наоборот: борьба за гегемонию, выступала как средство установления антиуниверсалистского геокультурного и социального порядка. Так сказать, социальный капитализм (капитализированный социализм), на антиуниверсалистской – национальной, расово-этнической основе. Ясно, что такого противника легко представить в качестве Мирового Зла и Врага Человечества, тем более, что и сам он, охваченный инфернально-сентиментальным романтическим пылом, не очень этому сопротивляется и ведёт себя как таковое (таковой), обещая страшное будущее европейскому человеку.