Темп ускоряется, позы меняются, белоруска сменяет азиатку на стремянке, я не свожу глаз с Максимо Новалеса, тщетно высматривая признаки воздействия на точку О. Но нет, он по-прежнему продолжает ее утрамбовывать, взгляд сосредоточенный, дыхание ровное. Но вот то и дело на его лице стала появляться гримаса. Тело покачивается из стороны в сторону, словно он в бурю пытается удержаться на серфе. Часы он не снял, и я вижу, как он украдкой поглядывает на циферблат, наминая Талье грудь. Потом глотает таблетку, делая вид, будто сдерживает желание закричать от удовольствия. Талья поворачивает к нему лицо и смотрит на него с укоризной. Поддав ей грубым толчком, он заставляет ее отвернуться. В его глазах упрямство, зубы стиснуты.

— Да, хорошо! — надсадно кричит Мелоди из соседней троицы. — Оттрахай меня в задницу, пусть он возьмет меня спереди.

— Да заткните же ее! — скрипит Максимо, впиваясь пальцами в бедра Тальи.

— Эй, Золотой пенис, если «Виагра» больше не помогает, принимай «Прозак»!

— Достойный ответ! — отмечает мамаша сквозь зубы. — Какой же он неприятный, этот старик… Из-за него я край испортила, эх! Обидно…

Съемка эпизода продолжается, режиссер периодически подбадривает Максимо, чтобы тот не сбавлял темпа, Максимо деланно улыбается, а сам весь взмок, крупные капли пота падают прямо на зад Тальи, который он просто разрывает своей пушкой. Талья ловит мой взгляд и не отпускает, в ее глазах тоска и доверие, она как будто зовет меня в свою платановую аллею, чтобы вместе дойти до поворота и увидеть дом. Мы слишком далеко друг от друга, и я не могу совершить это путешествие вместе с ней, но я не отвожу глаз, улыбаюсь в ответ, чтобы помочь ей отключиться от реальности. Голоса окружающих звучат глуше, и в свете прожекторов сквозь размытые тела я начинаю различать ветки, которые смыкаются над тропинкой, посыпанной галькой…

— Стоп! — кричит Максимо.

Он замирает, настороженно вздернув бровь, поднимает руку, будто останавливает такси, и всем своим весом обрушивается на Талью. К ней на помощь бросаются несколько человек, стаскивают его. Брюно быстро начинает делать ему искусственное дыхание, а ассистентка вызывает неотложку.

— Теперь вы довольны? — топает ногами режиссер и трясет адвоката. — Уберите этого кретина с моей площадки! Руа, готовься! Грим!

— Ты что, обалдел? — кричит ему Талья. — Дождись врача хотя бы…

— А ты закрой рот и вставай на исходную! Снимаем этот дубль заново: я не собираюсь терять день из-за того, что месье поплохело!

— Да у него же инфаркт! — вступается Брюно.

— А ты что в этом понимаешь?

— Я работал пожарным! Нужен сердечный стимулятор, аптечку, быстро!

— Но у нас ее нет! — волнуется ассистентка.

— Разойдитесь, я сделаю ему массаж!

Круг становится шире. Актеры накинули халаты и замерли в ожидании.

— Мне уже лучше, — бормочет Максимо, которому массаж Брюно понемногу возвращает нормальный цвет лица.

— Заднице моей лучше! — огрызается Талья. — Он проглотил шесть миллиграммов «Иксенза», не считая «Виагры»! Шесть! По две таблетки с перерывом в двадцать минут, хотя интервал должен быть 8 часов! Да он у нас тут сейчас скопытится!

Под осветительными приборами повисла гробовая тишина, ее нарушают лишь слабые возражения Максимо: «Да нет же». Он слабо улыбается и снова теряет сознание.

— Одеяло! — командует Брюно. — Быстро!

— Вы все свидетели! — ревет продюсер. — Вы все свидетели, что он настоял на съемках вопреки решению продюсерской группы и под давлением адвоката!

— А я его знать не знаю! — заявляет Светлана.

Она уходит и запирается в гримерной. Мамаша спешит обнять Мелоди — у той истерика. Я пытаюсь поймать взгляд Тальи. Она отворачивается, но по ее лицу видно, как ей все это противно.

Подбираю затоптанную техниками вышивку. Кладу ее на куб и подхожу к парням, которые растирают своего коллегу, завернутого в плед, пытаясь его ободрить. Чтобы выразить сочувствие, я кладу руку на ледяной лоб Максимо. Спрашиваю Брюно, что такое «Иксенз».

— Гидрохлорид апоморфина. Изначально его использовали для лечения болезни Паркинсона. А потом обнаружили, что от него встает меньше чем за пять минут, и теперь все стали его глотать.

Два других актера слабо протестуют, они, мол, возбуждаются благодаря природным средствам, женьшеню например, но Брюно говорит, что это послужит им уроком, и они пристыженно опускают головы.

— Не говорите Мари-Лу, что я опять снимался, — бормочет Максимо, не открывая глаз, дрожа всем телом, и снова валится на бок.

Окружающие шепчут мне, что его жена думает, будто он ушел на пенсию, чтобы засесть за мемуары, но забросить съемки ему никак не удается и ни единой строчки он еще не написал.

Когда приехала скорая, Брюно описал симптомы, причины и предположительный диагноз. Врач все записал, поблагодарил его, нисколько не удивившись тому, как выглядел «спасатель». Порнозвезду унесли на носилках, а я пошел за Тальей, хотя режиссер вопил, что все, кто покинет площадку, поставят крест на своей карьере в порно навсегда.

— У него трое детей, — шепнула мне Талья в машине адвоката.

Я сел рядом на заднее сиденье, обнял ее и прижал к себе. Принял ее такой, какая она есть — со всеми ее страхами и чужими запахами. Я хотел оградить ее от всей этой мерзости. Не знаю, как и почему это стало так важно для меня. Мы проехали три перекрестка. Она была вся напряжена, даже губы побелели. Я нежно спросил:

— В этот раз ты увидела конец аллеи?

— Почти.

Она опустила голову мне на плечо, и, пока не показались ворота больницы, все вокруг перестало для нас существовать.

* * *

Мы просидели в отделении скорой помощи около часа. Каждые пять минут Талья выходила покурить, мы слонялись туда-сюда по коридору, под грохот беспрестанно хлопающей двери. Меня поражала та естественность, с которой Талья от расчетливого эгоизма переходила к абсурдной щедрости. Да, было один раз, отключила она Максимо с помощью этой точки, но она клялась мне, что сегодня ничего такого не делала, и все же чувствовала себя виноватой в его сердечном приступе. Никаких чувств она к нему не испытывала, ведь она для него была всего лишь дыркой. А сейчас я вижу, как она тревожится все больше с каждой минутой, как хватает за руки всех проходящих мимо врачей. Я попытался ее отвлечь. Спросил, что теперь будет со съемками.

— В любом случае я туда больше ни ногой. Пусть они достают все обрезки и клеят из отснятого или ищут нам замену, или я поступлю по-свински и заявлю, что Светлана несовершеннолетняя, тогда продюсеров упекут в тюрьму. Это как раз не проблема.

Мучило ее другое: она все время вспоминала троих детей Максимо, которые ждали его у школы после уроков. Она, которая не знала даже имени своего отца и никогда не нуждалась в нем, живя с матерью и бабушкой на двадцати пяти квадратных метрах, сейчас едва не плакала, описывая ребятишек, выросших в особнячке неподалеку от гольф-клуба Сен-Ном-ля-Бретеш. Без пяти минут сиротки даже не догадывались, кем работает их отец, и могли узнать об этом вместе с известием о его смерти.