Загруженную двумя флягами тележку Макар, тихо матерясь, тянул за собой километра полтора до ямы под присмотром Семецкого. Сегодня сопровождать его должен был Васильев, но тот перегрузил спину, таская грунт для оранжереи, и после уколов Ашота отлеживался. Дорожка была накатанной, но тележка все равно катилась с трудом ровно до половины пути, а затем уже легче шла чуть под горку. Макар, под свист беззаботного Семецкого, чего-то искавшего в своей козлиной бороде, развернул перед собой так и норовившую укатиться с драгоценным грузом телегу.

Путь от станции до ямы был засмотрен до дыр, потому все эти невысокие холмы, торчащие зубами острые камни и назойливо блестевший на горизонте ледник интереса не вызывали. Серо-каменистая земля сухо шуршала под новыми ботинками, которые неприятно натирали ноги. В какой-то момент пыхтящему Макару стало невмоготу. Отставив телегу, он уселся на плоский камень чуть в стороне от тропинки и стянул обувь.

– Хреново дело, – отозвался подошедший Юрий, рассматривая вздувшийся на пятке волдырь. – К Ашоту зайди, пусть обработает. Ноги – это серьезно. Да и с обувкой надо что-то делать.

Что хреново – Макар и сам чувствовал, жгло неприятно и, главное, мешало идти. Но делать нечего. Натянув обратно ботинок, поправил стельку, он устроил ногу поудобнее и затянул шнуровку, как можно туже утянув голень.

Дохромав наконец до ямы с буро-коричневыми потеками на склонах, Макар заметил свежие отпечатки огромных лап, очень уж похожих на медвежьи. Юрий их, видимо, тоже рассмотрел, потому как насторожился. Макар стащил фляги с телеги и открыл. Фу-у-у! Воняло так, что даже ветер, дувший с моря и крепчавший с каждой минутой, не спасал.

– Что, не нравится запах родины? – хохотнул Семецкий. – Меньше гадить надо было.

– Будто я один старался, ага, – буркнул Макар опрокидывая уже вторую бочку и ожидая пока вытечет все.

– Ниче, брат, все профессии нужны – все профессии важны. Даже говновоза.

Отвечать, пока загружал алюминиевые фляги обратно в телегу, Макар не стал: шутки, конечно, шутками, но он понимал важность этой работы. Выполняя день за днем грязную и ненавистную, монотонную, а порой и тяжелую работу, он внутренне бесился, однако знал, что надо. Надо.

Каждый в их маленьком поселении делал что-то важное: готовил пищу, следил за светом и теплом, лечил или охранял. Все это было нужно для выживания. Вывозить дерьмо раз в два дня, не дожидаясь, пока бак септика заполнится – хотя рассчитан он на куда большее количество людей, не дожидаясь, когда пахучее содержимое замерзнет, потому как энергию для отопления надо экономить, Макару совсем не нравилось. Он частенько задавал себе вопрос: а схренали я?! Но позже сам себе и отвечал: так надо. Каждый должен делать, что может и что должен. Даже Анька имела свои обязанности.

Мысль о девочке отвлекла от ноющей спины, натертой ноге и носе, напрочь забитом запахом дерьма. Анька ходила по коридорам мрачнее тучи, ее беспокоила разодранная щека. Сначала он думал, что попросту болит, потому Анна была такая смурная. Затем Макар решил, что девочка беспокоится из-за тюленя Васьки – боится, что его забьют на мясо. Все встало на свои места, когда она пришла уже перед сном, когда автоматические жалюзи на окнах погрузили станцию в режим «ночь».

Он собирался раздеваться, но тут Анька растрепанная влетела в его комнату и, содрав пластырь, прикрывавший шрам, прижала Макара к стенке вопросом:

– Я некрасивая стала, правда?

Макар не знал что ответить.

Он особо не думал, как относится к Аньке. Там, в школе на Новой Земле, осталась Гузелька Новоселова. Макар временами засматривался на нее, было дело. Раскосые с хитринкой глаза, черные косички – все это привлекало, да. Приковывало взгляд на короткое мгновение и все.

Анька была другой. Простой. Но воздушной, золотистой, солнечной, что ли.

Сейчас, хромая по сухо шуршащей каменной крошке, Макар уверенно воспринимал Анну как друга. Ну да, не пацан. Девка. А что, другом не может быть девчонка?

А тогда, в его спальне, он промолчал, глядя на чуть воспалившийся сочащийся сукровицей рубец. Выглядело страшно. Макар понял, что надо успокоить Аню, что-то сказать. Девочка пришла за поддержкой друга? Наверняка. Но он промолчал, упустил момент, она убежала в слезах. Макар хотел было догнать ее, сказать, что она красивая, может, даже красивее, чем Гузелька. Но не побежал и теперь жалел об этом. Ведь друзья должны поддерживать друг друга, верно? А девчонкам такое важнее, чем пацанам.

Дойдя до солидного, в человеческий рост, валуна, обросшего какой-то цветасто-лишаистой пакостью, Макар снова уселся на камень, чтобы расшнуровать беспокоивший ногу ботинок. Хорошего оказалось мало – волдырь лопнул. Пятно оголенного мяса размером с пятирублевую монету терлось об грубый носок. Макар ругнулся и стал обуваться. Семецкий же лишь поцокал языком, бдительно поглядывая по сторонам. Дальше хромалось тяжело, Семецкий даже предложил донести мальчика на руках или докатить на тележке, но Макар отказался. Еще чего.

Когда он, запнувшись, хотел поправить шнуровку и наклонился, то из-под камня с шипением выскочил мелкий рыжий комочек. Призывно посвистывая и сердито шипя, лемминг скалил желтые зубы, встав на задние лапы.

– Ого, какая тигра, – хохотнул Семецкий. – Того и гляди, загрызет, копытный.

– Копытный? – удивился Макар, поморщившись от боли в ноге.

– Он самый. Это такой подвид леммингов. У них когти в копытца срастаются. Вон, видишь, черная полоска на спинке и типа ошейник белый? Он и есть. Норвежские же они черно-рыжие. Этот серый с рыжинкой, как полевка.

Задумавшийся Макар принялся ловить шипевшего зверька. Но тот отпрыгивал и снова становился в защитную стойку, подняв передние лапы и клацая зубищами. В какой-то момент рыжий комок злобы вцепился резцами в теплую перчатку и повис. Макар, взвизгнув от неожиданности, принялся махать рукой, чтобы сбросить грызуна. Семецкий, стоявший чуть поодаль, от души посмеивался.

– Ты чего удумал, пацан? Нафиг он тебе? Для капканов и наживки у нас тухлый мишка есть.

– Поймать хочу и Аньке подарить, – он держал разъярившегося зверька зажатым в кулаке. – Пусть отвлечется.

– Задумка, конечно, хороша, – Юрий, подойдя вплотную, погладил лемминга по голове и еле успел отдернуть пальцы от защелкавших зубов. – Выбрось его нафиг. Лемминги заразу разносят, бешенство, например. Да и дикие они. Ане мы что-нибудь другое подарим. Обязательно.

Когда они вернулись в расположение станции, небо стремительно заволакивало черной пеленой. Ветер, основательно закрепчав, становился бурей. В лицо то и дело бросало горсти пыли и каменной крошки. Полотнище флага оглушительно хлопало под натиском стихии, грозя сорваться с флагштока на крыше главного модуля. Тросы, для надежности удерживавшие все постройки, басовито гудели струнами. Макар, прикрывая глаза, закатил тележку с бидонами под козырек ангара. Из двери главного модуля высунулась Маша:

– Парни, принесите из хранилища крупы, масла и галет упаковку, – перекрикивая ветер она протянула ключ. – А то непогода неизвестно сколько продлится. Запасы пустеют.