– Здарова, пост. Это спасательный катер «Вязьма». Мы видим маяк… проблеск с трехсекундной задержкой. Знаете, где это мы встали?

– Зеленогорск. Шестнадцать километров. Что вы там делаете, спасатель?

– Спасаемся. А вы далеко?

– Еще севернее, по суше километров восемь.

– Отлично. Мы высаживаемся и идем к вам.

– Не понял?

– Мы высаживаемся и идем к вам, главное – не выключайте рацию, а то мы тут без людей совсем издохнем. У вас помещения для раненых найдутся?

– Сколько?

– Сорок два человека. Мне бы их скинуть, и я дальше пойду.

– У нас нет необходимого медицинского оборудования. Помещения найдем, а вот все остальное…

– Это неважно. Просто мне надо, чтобы корабль облегчился, помпы уже на пределе работают. Мне бы до Кронштадта дойти, и то подвиг будет.

– «Вязьма», мы эвакуируемся завтра. Как я твоих раненых отсюда вытащу? Посади их на спасательные средства и тащи на буксире.

– У меня и так караван за спиной.

– Мы не поможем.

– Вы что, не люди? Я же говорю – потонем на хрен!

– Сейчас я вызову вам помощь.

– Подожди, пост! Б…я, это не пост, это потс. Пост, это «Вязьма». Ответьте!

Антон поднялся от пульта и прошел к большой рации военного образца. Взял в руки микрофон и сказал:

– СОС! СОС! СОС! Спасательный корабль «Вязьма», экипаж и минимум сорок два пассажира на нем терпят бедствие в районе побережья города Зеленогорска. Координат не знаю. Просим помощи. Место расположения укажут стандартными средствами. Сообщил гидрометеорологический пост. Последний пост. Оставшийся. Кто принял, ответьте?

– Принял, спасательный корабль «Казань».

– Приняли, учебное судно «Альбатрос».

– Принял, борт 091. Большой десантный корабль, 37 ДМДС, порт приписки Североморск.

– А вы-то что тут делаете?

– Спасаем, – коротко ответила рация.

Антон вернулся к мобильной рации.

– «Вязьма», это пост. К вам идут три корабля. Среди них большой десантный. Все близко, судя по связи. Осветительные ракеты приготовьте. В такую погоду вас даже впритык не увидишь.

– Пост, это не то, конечно, что хотелось, но спасибо. Смешно – спасателя спасают. Я бы мог и сам подать голос… Кстати, тебе бы диктором на радио работать, пост.

– Посмотрю, может, и пойду работать на радио. «Вязьма»?

– Я просто тебя слушал. Трагично так говорил. Последний… Оставшийся… Пост?

– Как мог. «Вязьма», оставайтесь на этой волне. Как подойдут корабли и запросят, я передам тебе сигнал.

– Эх ты, пост… У меня все волны слушаются, я с Кронштадтом связь имею. Просто не кузяво получается…

Антон чуть не выматерился:

– Так ты чисто ради понтов хотел народ скинуть? «Вязьма»?

– Конец связи. Пост. И нет тут понтов. Я бы быстрее до дока дошел, и мне тут работ минут на сорок. Я бы снова на Питер ушел. Удачи тебе. Постяра. Все равно, спасибо.

Рухлов не выдержал и матюкнулся. И тут за его спиной заржали. Нагло так заржали. Издевательски. Антон повернулся и посмотрел на коллег.

– Ну, и чего смеетесь? – спросил он раздраженно.

Саня встал со стола и прошелся, разминаясь и не прекращая глупо хихикать.

– Антон, не обижайся, просто сама ситуация. Тут весь мир тонет, а этот… Да и ты тоже. Короче, смешно получилось. Жалко, запись не сохранилась для потомков. Сорок два человека стали заложниками безумно тщеславного капитана и берегового поста наблюдения. Прямо заголовок для передовицы.

Антон плюнул и вышел из дежурки в дождь.

Вода мгновенно промочила его волосы и куртку. Рухлов стоял, подставляя лицо ледяным струям, и думал, что завтра, может, земной шар пополам разломится, а люди ни хрена не изменятся. Те же «пальцы», тот же смех. Небо прочеркнула молния. Да, они должны были рано или поздно прийти. Эти стрелы Зевса. Эта кара Господня. Этот небесный огонь. Жаль, с поста моря не видно. Оно, наверное, страшное вот в таких вспышках молний. Оно, наверное, просто пугающее. Море. Оно пришло в наш дом незваным гостем, и теперь мы не можем выгнать его. Оно уселось на наш ковер и нагадило на него. Оно забрало наш свет и нашу воду, оставив только свою – солоновато-горькую. Пахнущую мазутом и водорослями. Оно оставило нам выбор: бежать или погибнуть, когда оно захочет есть. И многие ждут чего-то на своих вторых, третьих, четвертых, пятых этажах. Наверное, милости от него. Наверное, жалости его к нам, никчемным букашкам, что так незаметно исчезают в лоне Бога – моря. И Бог пришел. И возрадовались верующие, жаждущие очищения от скверны. Но забыли они, что сам человек – скверна, ибо рожден во грехе. И Бог, приняв облик и процесс моря, пожрал тела и души без суда и отсева.

И стоял Рухлов на берегу реки дождя, протянувшейся от неба до земли, и думал, что все в этом мире вечно. И глупость человеческая с наивностью, и злоба мира и природы на нас за то, что мы ее уродуем.

– Командир! Антон! Возвращайся. Мы все простим! Они еще и издеваются.

Антон повернулся и вошел в сухое теплое помещение. Скинул на печку куртку и сказал раздраженно:

– Давайте жрать, а потом я спать пойду. Ну вас, в баню.

На стол положили шматок сала. Половину хлеба и бутылку водки.

– Что это? – изумился Антон. – Вы что, мать вашу, в незалежную Украину подались? А… Это Павленко! Тоже мне – хохол. Ну, что ржете, нарезайте. Боюсь, что на вахте будут совершенно невменяемые люди.

Разлили по стаканам водку. Настругали прозрачными ломтиками сало. Нарезали хлеба и подняли тост.

– За засуху. За испепеляющую засуху. За кошмарный бред пустыни и безумный мираж песков. Ненавижу воду…

Алена смотрела на нескончаемый поток беженцев и не скрывала своего восторга. Столько народу она еще не видела никогда. От горизонта до горизонта под плачущим небом протянулась колонна бегущих с запада людей.

– Тим! Смотри, беременная. Блин, как она еще идет.

Тимур посмотрел на женщину в свободном сарафане и сказал:

– А что ей еще делать? Надо идти, вот она и идет. Прекрати прикалываться над людьми.

– А что мне еще прекратить? Ты лучше им скажи, чтобы перестали ходить ко мне во двор и просить хлеба, и вообще…

– Слушай, Аль… Ну, прекрати. Они голодные, они просят еды.

– Тебе хорошо, у тебя родители вдалеке от дороги живут. А я у трассы. Знаешь, как они все мою маму достали. А отец вообще хочет заколотить переднюю дверь.