от анемии, заявляет он, что в свою очередь может привести к изменению состава крови, а раз так, то надежды больше нет. Лëве необходимы только холодные ванны и компрессы на живот. Плюс солнце, движение и тепло. На самом деле поездка на юг могла бы снова оказаться благотворной. Софья Андреевна и Татьяна немедленно выражают готовность отправиться с Лёвой на Ривьеру, но Толстой призывает их одуматься.

В декабре по инициативе Софьи Андреевны сына обследуют два невролога – профессор Алексей Кожевников и приват-доцент Владимир Рот. Врачи подтверждают: нарушение работы кишечника и нервное истощение. Можно попробовать лечение электричеством, но всякую надежду на выздоровление следует забыть. По мнению Кожевникова, вариантов может быть только два: смерть или безумие. Лëве осталось жить не более двух лет. «Утешительный» комментарий Толстого полоснул Лёву ножом по сердцу: «Каждому дан свой круг жизни: одному сто лет, другому два года, третьему двадцать пять». И зачем мать снова приглашает докторов, если Лёве необходима только забота? Софью Андреевну он называет «злобной старухой», и ей приходится это вытерпеть.

В январе 1895 года Лёва проходит курс лечения электричеством в одной из московских клиник. Это дает недолгий успокоительный эффект. Лёва, однако, настаивает, что причина его страданий не нервы, а желудок. В середине февраля его тем не менее кладут в «Санитарную колонию доктора М. П. Ограновича», расположенную в Аляухово на расстоянии нескольких часов езды от Москвы. Здесь, как указывается в уставе лечебного учреждения, лечатся «преимущественное малокровные, нервные, переутомленные пациенты». Помимо водолечения, электропроцедур и лечения кумысом, здесь практикуются такие формы полезного отдыха, как спорт (гребля, крокет, лаун-теннис), физический труд (колка дров), столярное дело, садоводство и постановка любительских спектаклей. О чем-то подобном и просил Лёва: забыть о собственной воле, снять с себя любую ответственность и полностью подчиниться детальнейшим требованиям врачей. Освобождением становится для него и возможность уехать от семьи.

Огранович заключает, что Лёва страдает от скрытой формы малярии, осложнения затяжных болезней, преследовавших его в юные годы. Услышав диагноз, Толстой чувствует укол в сердце. Может, он был несправедлив в отношении к сыну: «И мне стало понятно его состояние и стало жаль его, но все не могу вызвать живого чувства любви к нему».

В аляуховском санатории Лёва знакомится с отставным полковником с обезображенным лицом. История болезни Лёвы впечатления на него не производит. Все эти нервы, проблемы с кишечником и слабость – это вздор. Смеясь, новый знакомый дает молодому графу Толстому дельный совет: «Жениться вам надо – вот что. Тогда и все будет – и припарки, и массаж, и гимнастика…»

Для поправки кишечника Лёва принимает хинин и три-четыре раза в день ест жидкую гречневую кашу, сваренную на воде. В солнечные дни ложится в снег, надев отцовскую медвежью шубу. Слабость сохраняется, но за три проведенных в Аляухове месяца его желудок начал работать значительно лучше. Именно здесь его застает печальная весть о смерти младшего брата Вани. Шестилетний мальчик всегда упоминал Лёву в своих молитвах. «Вот я молюсь, молюсь, а Лёва все болен», – мог пожаловаться он, и все же его молитвы как будто были услышаны.

Софье Андреевне, приехавшей к Лёве в апреле, он признается, что уже чувствует себя значительно лучше. А еще он набрал почти десять килограммов. Уныние преодолено, и Лёва оживленно расспрашивает об остальных членах семьи. Впоследствии он назовет пребывание в санатории Ограновича поворотным пунктом в истории своих страданий.

Прощаясь, Огранович советует Лёве отправиться в Хангё, что в Финляндии. Сухая песчаная местность и скалистая почва должны благотворно подействовать на здоровье. Хангё в тот период – популярный курорт с живительным воздухом, куда летом приезжают многие русские. Отдыхающим здесь предлагаются теплые и морские ванны, прогулочные маршруты, концерты и занятия спортом.

В обществе брата Андрея и слуги Ивана в 1895 году Лёва едет в Хангё. Расставание с родителями проходит тяжело. Бросив прощальный взгляд на стоящего на московском перроне отца, Лёва разражается рыданиями. В Финляндии не дремлет местная пресса – уже 19 мая в местной газете появляется заметка о том, что в «Гранд-отеле» Хангё поселились два графа Толстых, сыновья великого писателя. Приезд Лёвы привлекает внимание, и он жалуется матери в письме: «Вот здесь меня знают и часто указывают друг другу – „вон сын Толстого“, и мне это обидно и неприятно».

Некто за подписью «Сельма», читавший Лёвину «Синюю тетрадь» в немецком переводе, извещает читателей, что граф прибыл в Хангё укутанным в длинное толстое пальто. На ногах его, независимо от погоды, всегда галоши. Перемещается он в инвалидном кресле, а когда выходит на прогулку, следом за ним идет слуга со множеством одеял и подушек, на случай, если графу Толстому срочно захочется вздремнуть. Он часто останавливается, чтобы прийти в себя.

Впервые за много лет Лёва чувствует, что способен свободно дышать. Это правильное место, здесь правильный климат. Никаких разговоров о лекарствах и никаких строгих диет. Лёва пьет хинин для улучшения аппетита, в отдельные дни не ест ничего, кроме гречневой каши. Но он не находит общий язык с местным врачом, считающим, что вегетарианец Лёва должен есть мясо. Лёва пишет: «…хотя по климату действительно здоровым людям здесь трудно быть вегетарианцами».

Потрясающей была встреча с морем. Каждый день Лёва несколько часов проводит на парусной яхте в море в компании местного матроса. В море его душа погружается в такой покой, что не хочется возвращаться туда, где тебя окружают «люди, музыка и глупость людская, вся на глазах».

В письме к родным Лёва описывает собственные впечатления о жителях Хангё:

Прекрасные живут тут люди. Есть настоящие счастливые, каких я у нас не видал. Хорошо едят, спят, здоровы, довольны и всю жизнь благодушествуют. И горе принимают как-то спокойно и радостно. И все это, т. е. очень многое в их характере, от климата.

Отцу Лëва сообщает, что побеседовал о религии с мадемуазель С. Лепсен, румяной, округлых форм старой девой шестидесяти трех лет, которая проявляет участие ко всему и всем. Сидя в саду на качелях, Лепсен с иронией сказала Лёве, что искупительная смерть Христа действительно полезная догма. Но зачем Христос при этом проповедовал покаяние и искупление? Этого Лепсен не понимает. Протестантка Лепсен, презирая католиков и православных, к отцу Лёвы питает огромное уважение. Равно как и сам Лёва, между прочим. В письме к отцу, где в качестве обратного адреса указана Villa Haartman, он пишет:

Милый друг папá, нет дня, чтобы я не думал о тебе, потому что нет человека, который бы тебя больше