Ведь для влюбленных нет ничего более естественного, чем торопить время, которое разделяет их и не позволяет обрести, наконец, долгожданное счастье, и нам казалось, что время течет особенно медленно. Нам не терпелось уехать из деревни. Как же невыносимо было ждать того часа, когда мы должны были бежать!

Солнце исчезло за горами. Прохладный ветерок стал задувать в дома через приоткрытые двери и круглые окна. Мужчины и женщины маленькими группками стали возвращаться домой, разговаривая о чем-то или что-то напевая. Рынок затихал.

Настал час нашего побега, и желание любить стало одновременно грустным и радостным. Мы приняли это решение, чтобы спасти нашу любовь. И все же мы не могли не плакать, покидая свои близких, свою деревню, свою прежнюю жизнь и землю, которая видела, как мы родились и выросли. Мысль о том, что я никогда больше не увижу маму, была для меня невыносима. Я знала, чего она ждала от меня, но сейчас у меня были другие устремления. Я всю жизнь притворялась, будто согласна с тем, что женщина покидает своих родителей, чтобы отправиться жить к своему супругу. Мы ушли из дома по очереди, чтобы встретиться в том месте, где оставили наши узелки с одеждой. Никогда еще у нас не было такой тревожной ночи. Никогда еще мы так не слышали голосов предков, упрекающих нас. И никогда мы не чувствовали в себе столько сил, чтобы противостоять им. Мы ушли из своих семей, мы ушли из своего общества. Мы не подчинились своей судьбе, потому что хотели жить по-другому.

Мы пошли по дороге, ведущей в Диулассо; наши мысли были наполнены воспоминаниями о детстве. Мы вспоминали о заботе наших родителей, о том, как они учили нас жить. Природа вокруг нас наполнялась грустью и волшебством, которые предупреждали о том, что скоро из своих убежищ выйдут добрые и злые духи.

Загадочные звуки доносились до нас из леса. Мрачные крики совы время от времени будили засыпавшую природу.

Мы шли вперед, неся узелки с вещами то под мышками, то на голове. Укрытые покровом ночи, мы прошли через поселок, у которого была своя жизнь, свои непоколебимые традиции. Старики должны были таинственно поведать о них молодым.

Мы шли еще долго, потом на дороге появился хрипящий грузовик. Его фары осветили окрестные кусты.

Мы вытянули руки, чтобы остановить его. Грузовик замедлил ход, скрипнули тормоза. Раздался гнусавый голос:

— Куда это вы направляетесь ночью?

— Мы ждали грузовик, но он не приехал за нами, мы пытаемся добраться до города, — сказал Сие.

— До какого города?

— До Бобо.

— Я могу высадить вас за пять километров до города, — сказал шофер.

Сие помог мне забраться в грузовик, потом залез сам. Все молчали. Лиц в темноте не было видно. Сидя на лавках бок о бок, измученные работой, мужчины и женщины дремали. Грузовик тронулся, после того как помощник шофера, подросток, дал сигнал. Когда грузовик проезжал мимо спящих деревень, собаки лаяли и бежали за ним, а потом возвращались назад. Все вновь затихало, деревни спали за кустами, их хранили местные боги и идолы, как и мою деревню.

К утру мы добрались до Бобо. Фонари уже не горели. Дневной свет спешил вновь озарить предметы и людей, которых он покинул накануне. Худенькие девушки, жуя жевательную резинку, возвращались по тихим улочкам со своих ночных свиданий.

Их каблуки стучали по земле, разгоняя облезлых собак, уныло рыскавших в поисках пищи на помойках и на обочинах дороги.

Сие уже знал немного этот город. Он приезжал сюда, когда в деревне была засуха. Он предупредил меня: «Жизнь будет непроста».

Но это не волновало меня, потому что я любила Сие, и ничто теперь меня не пугало.

Он держал меня под руку, мы быстрыми шагами прошли по большой улице. Возле одного двухэтажного здания мы нашли небольшой сад с земляной насыпью, на которой мы растянулись, чтобы дать нашим изможденным телам отдохнуть.

Проснувшись от детских криков и выхлопов старого грузовика, мы схватились за свои узелки. Город наполнила пестрая толпа: каждый занимался своим делом. Бродячие торговцы ходили вдоль дорог, расхваливая свой товар. Из открытого окна одного из домов доносился детский плач, раздраженная мать пыталась успокоить ребенка, а в то же время из соседнего окна слышался громкий смех счастливой пары. Я думала, что же за мир мне предстоит открыть.

На маленьких улочках, по сторонам которых росли пыльные акации, хойя и манговые деревья, мускулистые подростки изо всех сил толкали тележки, нагруженные рулонами ткани или мешками с зерном.

Здесь мужчины под веселую музыку пили что-то освежающее у стойки. Там с иголочки одетые женщины лениво шли куда-то, неся в руках сумки или кошельки.

Люди ходили туда-сюда и громко или тихо разговаривали между собой.

Тут и там можно было увидеть учителей, прислугу, портных, ремесленников, каменотесов…

На улицах было много рекламы, расхваливающей определенную марку сигарет, напитки, крем для осветления кожи.

Я сказала Сие:

— Почему все эти люди здесь?

— Понимаешь, это город. Ты увидишь здесь разных людей и услышишь то, о чем и представить не могла, ты увидишь невероятные вещи. Это город. Когда ты узнаешь его, он тебе понравится. Я промолчала, я думала об этом городе, который принимал в себя всех этих людей. Людей, которые, как мы, искали счастья, искали другой жизни.

— Ты ничего не говоришь, — заметил Сие. — Нужно поесть.

— Я и правда хочу есть, — ответила я.

Он пошел дальше по улице, сказав мне:

— Я покажу тебе место, где хорошо готовят.

Я кивнула и пошла за ним. Возле большого рынка я увидела маленький глиняный домик, на нем висела табличка с надписью. Потом я узнала, что на ней было написано «Кастрюля: вкусная еда у госпожи Май».

В воздухе витал запах соуса со специями. Привлеченные запахом, худые измученные дети все в поту приседали на тощих ногах, тряся пустыми коробками и крича без устали:

— Подайте, ради Бога!

Нас встретила бодрая пожилая женщина, высокая и полная.

— Что желаете? — спросила она.

— Рис, — ответил Сие.

Она подала нам рис на блюде. Мы сели на скамейку и с аппетитом поели, попрошайки не спускали с нас глаз. Они были похожи на тощих собак, которые бродили неподалеку от кухни Май, пуская слюну, кусая друг друга за уши или за хвосты, покрытые гроздьями блох.

Меня поразили эти дети, попрошайки, предоставленные самой жизни… жизни попрошаек.

Я смотрела на них и готова была заплакать. Они набросились на остатки нашей еды, толкаясь, словно бродячие собаки, которые дрались за кость, брошенную сердобольным посетителем, как люди, готовые поубивать друг друга за заморские богатства. Мне больше не хотелось смотреть на горе, которое показал нам город. Мне хотелось думать о нашей будущей жизни.